Братья Sisters

– Нет, вы только посмотрите. Любитель живности! Не ровен час, подбросит монету в кормушку хворой скотинке. С него станется, друзья мои.

Приблизившись, Чарли пощелкал пальцами с обеих сторон от морды Жбана – конь прянул ушами. Братец, довольный результатом проверки, пошел к Шустрику.

– Впредь до конца пути спать будем под открытым небом, – сказал он. – Хватит разнеживаться в гостиницах.

– Мне-то что?

– Я хочу сказать: если тебе вдруг опять поплохеет, дальше поеду один.

– Поплохеет? Занятно слышать это от человека, который своим пьянством уже дважды не давал продолжить путь.

– Ладно, ладно. Не повезло. С кем не бывает! Вели мы себя не лучшим образом, однако впредь беремся быть примерными. Все, согласен?

– Тогда не говори никому, как мне поплохело в дороге.

– По рукам, братец.

Оседлав Шустрика, он посмотрел вперед на дорогу мимо витрин лавок – вдаль. В этот момент раздался легкий стук. Я поднял взгляд и увидел в окне нашей комнаты хозяйку: она стучала в стекло оставленной мной монеткой. Поцеловав ее, женщина приложила к окну ладонь. Чарли посмотрел на меня холодно и невыразительно. Я в ответ скрестил руки на груди. Братец, пришпорив коня, поехал прочь, а я помахал женщине рукой. Она шепнула несколько слов – каких именно, я не разобрал. Видно, поблагодарила.

Я последовал за братцем, вспоминая на ходу, как звучал голос женщины в пустоте комнаты, где она трудилась, не разгибая спины. Пусть те пять долларов хоть ненамного и ненадолго, но сделают ее счастливее. Я твердо вознамерился сбросить двадцать пять фунтов жира и при случае написать хозяйке любовное письмо: пообещаю скрасить ее земную жизнь со всем старанием, на какое способен мужчина.

Глава 20

По пятам за нами шла снежная буря, последняя этой зимой. Однако мы успели за день и за вечер покрыть приличное расстояние и на ночь устроили стоянку в большой пещере. Потолок ее был прокопчен кострами тех, кто ночевал здесь прежде. Чарли приготовил ужин: бобы, свинину и лепешки. Правда, съел я только бобы, остальное тайком скормил Жбану. Спать лег голодным, а посреди ночи и вовсе проснулся и увидел у входа в пещеру коня без всадника. Фыркая, он переминался с ноги на ногу. Вороной и блестящий от пота, конь задрожал, и я поспешил накрыть его своим пледом.

– Что такое? – спросил Чарли, приподнимаясь на локте.

– К нам конь забрел.

– А ездок?

– Ездока нет.

– Придет – разбудишь, – сказал Чарли и снова улегся у костра.

В коне было семнадцать ладоней росту, сплошные мускулы; ни клейма, ни седла, ни подков, однако грива ухоженная. Конь не отпрянул, когда я погладил его. Предложенную лепешку есть он не стал. Только надгрыз ее с краю. Видимо, сытый.

– Куда же ты скакал в такую ночь? – вслух подумал я и повел было конягу в глубь пещеры, где ютились Шустрик и Жбан. Он, однако, воспротивился и вернулся ко входу в пещеру. – Хочешь меня без одеяла оставить?

Я вернулся к костру и, подбросив хворосту, свернулся рядом калачиком. Впрочем, без пледа заснуть не смог и остаток ночи вспоминал проигранные споры, но так, что я всегда выходил из них победителем.

Утром же я решил оставить вороного коня себе. Передав Чарли кофе, я поделился с ним планами.

– Бери коня, – кивнул братец. – В Джексонвилле его и подкуешь. И Жбана там же продадим, авось да выручим деньжат, хотя… вряд ли. Его скорее сразу отправят на бойню. Деньги – какие ни дадут – бери себе, полностью, без остатка. Пришлось тебе со Жбаном помучиться. Вот свезло так свезло, новый конь сам тебя отыскал. Как назовешь его? Жбанов сын?

Я ответил:

– Жбан еще может послужить на ферме. Какой-нибудь пахарь его с радостью купит.

– Я бы не стал никого обнадеживать, – предупредил Чарли и, обращаясь к Жбану, произнес: – Тушеная конина или живописное пастбище да в компании грудастой фермерской дочки? – Братец обернулся ко мне и уверенно прошептал: – Тушеная конина.

Вороной конь спокойно позволил надеть на себя сбрую и седло. Жбан, когда я накидывал ему на шею петлю, опустил голову. Взглянуть ему в глаза мне не хватало смелости. Не успели мы проехать и двух миль, как нам на дороге попался мертвый индеец.

– А вот и предыдущий хозяин, – заметил Чарли и спешился.

Мы перевернули труп на спину. Индейца как будто свело страшной судорогой: рот перекошен, голова неестественно запрокинута, хребет сломан.

– Да разве индейский конь примет седло и сбрую? – произнес я.

– Значит, его угнали из табуна белых.

– Конь не заклеймен и не подкован.

– Загадка, что и говорить. – Чарли указал на труп индейца. – Может, его спросишь?

Ран у краснокожего не нашлось, и, глядя на его крупное телосложение, мы с братцем решили, что в поездке у него в потрохах случился приступ. От неожиданной боли индеец упал и свернул себе шею.

– Седок брякнулся, а конь продолжал идти, – предположил Чарли. – И, скорее всего, направлялся краснокожий в пещеру, ту самую, где мы ночевали. Представь, что бы он с нами сотворил, застав на своей стоянке…

Вороной конь наклонился и, обнюхав индейца, потыкался в него мордой. Я шкурой чувствовал, как Жбан на меня смотрит. Ну все, хватит, пора в путь.