Братья Sisters

Деньги мы дали Мейфилду в чеканном золоте, изъятом прямиком из его же сейфа, который был укрыт в подвале гостиницы. Глядя в раскрытый зев несгораемого шкафа, хозяин гостиницы произнес:

– Первый раз мне так повезло: набить сейф золотом и облигациями… Ведь никому больше удача так не улыбалась. – Он мрачно и торжественно кивнул. Однако тут же напускная храбрость уступила подлинным чувствам. Мейфилд скуксился, из глаз его брызнули слезы. – Но черт возьми, как тяжело держаться за удачу! – Утирая щеки, он тихо, но искренне и от души ругался. – Я больше не чувствую ее в себе. Совсем-совсем.

Со стороны было жалко смотреть, как Мейфилд затягивает шнурок на кошельке – он будто не мешочек с деньгами в руках держал, а дохлую мышку за хвостик. Мы выпроводили Мейфилда из подвала, и он собрал одежду и седельные сумки. Он явно хотел сказать что-то на прощание, однако слова либо не шли сами по себе, либо Мейфилд счел нас недостойными его речей. Забравшись в седло и коротко кивнув, он посмотрел на нас, словно говоря взглядом: не нравитесь вы мне.

Мы с Чарли вернулись в подвал и перебрали содержимое сейфа. Деля и распихивая по карманам облигации, мы одновременно пересчитывали их. Оказалось, бумажных денег Мейфилд скопил на восемнадцать сотен долларов. Золота же он нахапал столько, что мы не решились брать его с собой: спрятали под пузатой печкой, стоявшей на деревянном поддоне в дальнем углу подвала. Грязная работенка: прежде чем двигать печку, мы сняли металлическую трубу, и нас моментально обсыпало сажей. Однако закончив, я был уверен: ни одна живая душа не догадается искать сокровище так далеко и глубоко. По грубым прикидкам, состояние Мейфилда тянуло на пятнадцать тысяч, и моя доля, самое меньшее, втрое превышала имевшиеся на тот день сбережения. И когда мы с Чарли покидали подвал, поднимаясь по лестнице, меня одновременно посетили два чувства: радость, что я разом обрел такое богатство, и пустота, ведь радость могла быть и посильнее. А то она и вовсе вынужденная, ложная. Так, может, человек и не создан испытывать счастье? Может, его, этого счастья, и на свете-то нет?

Коридоры гостиницы полнились гомонящими шлюхами: девки судачили о том, как Мейфилд весь в крови уехал куда-то, а его трапперы и вовсе пропали. Заметив шлюху, развлекавшую Чарли – зеленушность у нее на лице спала совсем ненамного, – я отвел ее в сторону и спросил, где бухгалтерша.

– Ее к доктору повезли.

– Она жива?

– Скорее всего. Ее постоянно к доктору возят.

– Когда она вернется, передай ей вот это.

Я сунул в ладонь шлюхе сто долларов.

– Господи Иисусе! – уставилась она на деньги.

– Через две недели я вернусь и проверю: если бухгалтерша не получит деньги, то взыщу с тебя. Ясно?

– Мистер, что я вам сделала? Стою себе в коридоре…

– Это тебе.

Я подсунул шлюхе двойной орел.

Положив монету в карман, девка посмотрела вслед уходящему по коридору Чарли.

– Полагаю, ваш брат мне бы сотню не отвалил?

– Нет, не думаю.

– Значит, у вас в крови романтики больше?

– Кровь у нас одна и та же. Просто используем мы ее по-разному.

Развернувшись, я пошел прочь. Не успел сделать и пяти шагов, как шлюха окликнула меня:

– Чем она заслужила этакие деньжищи?

Остановившись и подумав, я ответил:

– Она красива и добра ко мне.

Надо было видеть лицо этой шлюхи: бедняжка не знала, что и подумать. Ничего не сказав, она бросилась к себе в комнату, захлопнула дверь и дважды очень громко вскрикнула.

Глава 35

Покинув город, мы поехали вдоль реки. На встречу с Моррисом мы уже несколько дней как опоздали, однако ни меня, ни Чарли задержка нисколько не волновала. Я перебирал в памяти, сортируя, события прошедших дней, и в это время Чарли вдруг захихикал. Я на Жбане успел отъехать вперед и, не оборачиваясь, поинтересовался, что так насмешило братца.

– Я вспомнил день, когда наш папаня преставился, – ответил Чарли.

– Да? И что?

– Мы с тобой сидели в поле за домом, поедали свой обед, и тут закричала матушка. Помнишь, кстати, что мы ели?

– Не понимаю, к чему ты.

– Мы грызли яблоки. Матушка завернула их в тряпицу и отослала нас прочь из дому. Похоже, знала заранее, что будет ссора.

– Тряпица та была красная, линялая.

– Точно, а яблоки зеленые и недоспелые. Ты грыз их и морщился. Такой малявка был, а разбирался!

– Я и сейчас помню эту кислятину. Скулы свело, и рот сию же секунду наполнился слюной.

– Стоял самый жаркий день самой жаркой летней поры. Мы с тобой засели в высокой траве, ели яблоки и слушали, как матушка бранится с папаней. Ну, или я слушал. Не помню, заметил ли ты…

Чарли рассказывал, и события того дня словно оживали у меня перед глазами.

– Кажется, заметил. – Да, точно, я начал вспоминать. – Потом что-то разбилось, так?

– Верно, ты и правда все помнишь.

– В доме что-то разбилось, и матушка закричала.

Горло мне сдавило, и я с трудом удержал слезы.

– Папаня разбил окно, обухом топора сломал матушке руку. Он свихнулся, по-моему. Пару дней до того еще держался… Я сразу заметил: что-то не так. Сразу, как вошел в дом помочь матушке. Папаня увидел меня с винтовкой и не признал.

– Как получается, что люди сходят с ума?