Братья-соперники

Навстречу Шакловитому из полутемного угла комнаты поспешно отделилась высокая фигура в стрелецком строевом кафтане, с саблею на поясе. Обросим Петров был богатырь и ростом, и сложением; но его рыжие волосы и густая рыжая борода, его весноватое лицо и быстрые черные глаза производили чрезвычайно неприятное впечатление на каждого, кому впервые приходилось с ним встречаться. И в лице, и во всей его наружности крылось что-то недоброе, зловещее… Жутко было бы сойтись с таким человеком в темном, глухом переулке или на пустынном проселке…

Шакловитый отошел с Петровым в самый дальний угол комнаты.

– Недобрые вести тебе принес, Федор Леонтьевич! – шепнул пристав Шакловитому на ухо.

– Ну что такое? Говори скорее!

– Преображенские пошевеливаться стали… Вчера в дому у стольника Григория Павлова Языкова ночное собранье было… Дворян собралось человек с десяток, и Льва Нарышкина приказчик был. Пили и шумели, и про государское дело говорили; и сам-то Языков кричал, что-де «великого государя, царя Петра Алексеевича имя в челобитных видим, а бить челом ни о чем ему, государю, не смеем». И про царевну Софию Алексеевну всякие непристойные речи говорил и тебя ругал ругательски. И согласились они будто бы и на сегодня у него ж, Языкова, собраться…

– Посади на конь человек тридцать стрельцов и отправь немедленно к его дому. Да чтобы до темноты держались в скрыте… А чуть только стемнеет, пусть в дом войдут и заберут Гришку Языкова и всех, кто будет у него в гостях, и всех людей его. Дня три велеть их выдержать в подвале, что за садом, а там и к розыску… Спознается он у меня с виловатою сосною, что в Марьиной роще… Мигом все исполни! А на завтра не забудь созвать сюда всех наших попозже ночью. Надо нам решать скорее!

XIV

Лев Кириллович Нарышкин, двадцатилетний красавец юноша, по должности спальника безотлучно находившийся при юном царе Петре Алексеевиче, в один из описанных нами чудных майских дней встосковался в Преображенском по Москве и отпросился у государя Петра Алексеевича и у сестры своей, царицы Натальи Кирилловны, на два дня в город.

Соскучился боярин не по Москве… Близехонько от Белокаменной в Лариной усадьбе, которая лежала верстах в трех за Марьиной рощей, жила боярыня Настасья Тихоновна Апраксина, красавица вдовушка, лет двадцати. К ней давно уже был неравнодушен Лев Кириллович. Давно уже придумывал он, как бы ему повидаться со своей зазнобой, которую зорко стерегла ее суровая свекровушка. И вдруг от вдовушки приходит весточка, что ее свекровушка уезжает на богомолье на несколько деньков, а потому… Неизвестно, дочитал ли Лев Кириллович ее грамотку; только часа два спустя после ее получения он уже мчался во всю конскую прыть в Москву в сопровождении двух конных слуг и старого своего дядьки Ивана Перепелки, который был поверенным всех его сердечных тайн. Но в грамотке Настасьи Тихоновны было, между прочим, поставлено непременным условием, чтобы ее милый друг Лев Кириллович, прежде чем к ней приехать, предуведомил ее через верного человека о своем посещении и, только получив от нее условный ответ, пускался бы в путь к заветной усадьбе.

Уговор – лучше денег! И вот, приехав под вечер в свои городские хоромы на Варварке, Лев Кириллович немедленно отправил Ивашку к своей зазнобе с радостной вестью о предстоящем свидании; а сам в трепетном ожидании страстного призыва сошел с крыльца в сад и стал быстро шагать взад и вперед по запущенной дорожке перед домом. Сначала он мог думать только об одном: «На поездку Ивашки до апраксинской усадьбы и обратно потребуется не больше двух часов, да на переезд мой до усадьбы – менее часа… А затем…»

Мысли его путались, и какие-то золотые круги начинали у него играть перед глазами… Он мысленно уже сжимал в крепких объятиях свое бесценное сокровище. Но потом, утомившись волнением и ожиданием, прискучив своею бесцельною и однообразною прогулкой по одной и той же дорожке, Лев Кириллович для сокращения времени задал себе задачу – обойти весь сад, по которому он давно уже не хаживал, так как вообще редко бывал в этом старом отцовском доме. И вот он стал кружить по саду, заглядывая во все его темные уголки, обходя цветники, заросшие сорной травой и лопухами, минуя небольшие лужайки, расчищенные среди гущи бузинных и сиреневых кустов. Затем, обогнув небольшой прудок, весь затянутый тиной, он присел под старою развесистою березой на скамье, поросшей мягким зеленым мхом, и стал глядеть на заснувшие воды.

«Здесь, бывало, любил сиживать отец – смотреть на наши детские игры, – подумал невольно Лев Кириллович. – Здесь любовался он на наши суденки, которые спускал на воду брат Иван… Брат Иван!» – повторил Лев Кириллович как-то невольно, еще не в силах будучи отрешиться от своих страстных вожделений, и поднялся со скамьи, видимо, не желая поддаться грустным воспоминаниям о погибшем товарище детства.