Братья-соперники

«И ведь они точно правду говорили о нас и о нашем суде: мудрено им судиться с дворцовым воеводой! И он точно сумел бы обойти меня и на тех крестьян нажаловаться, если б не пришлось мне самому на них наткнуться! Нашлись же люди, что и последней их одежонкой не побрезгали!.. Видно, нам всего мало – ненасытной утробе нашей нет утоления! Господи, прости мне мои грехи тяжкие! Помолитесь, люди добрые, за спасение души боярина Голицына!»

XXIII

Сумрачен вернулся Оберегатель из похода на богомолье. Он понял, что теперь его положение день ото дня будет становиться все более и более трудным. Тактика врагов совершенно изменилась: они уже не обороняются, не сторонятся, а наступают, готовятся вести открытую борьбу. Их много; у них есть опора в настоящем: есть свое знамя – законный государь Петр Алексеевич, который рано или поздно захватит всю власть в свои руки; у них, следовательно, есть и будущее… А он один; он сам – опора горячей, страстной, подвижной женщины, привыкнувшей жить более сердцем, чем умом, руководиться более впечатлением, чем разумом; она способна создать заговор, способна стать во главе его, способна ловко руководить им известное время, но она не способна упрочить за собою власть, доставшуюся ей случайно; не способна уже потому, что при всем ее уме, ее блестящих способностях у нее нет ни выдержки, ни спокойствия… У нее как правительницы нет будущего; следовательно, и у него также нет будущего. Петр должен одолеть Софью со временем; и один князь Василий не в силах будет поддержать Софью.

К этим тягостным соображениям примешивались в душе Оберегателя другие черные думы, которые не давали ему покоя со времени крымских неудач. В душе избалованного счастьем вельможи эти неудачи залегли неизгладимым темным пятном, которое на все бросало свои мрачные тени и побуждало ожидать отовсюду каких-то неведомых невзгод и бедствий… В настоящем он видел кругом себя лишь козни врагов, которых приходилось опасаться на каждом шагу; в будущем – над его головою как дамоклов меч висела неизбежность второго Крымского похода, который так или иначе должен был решить его судьбу и судьбу Софьи…

Более и более поддаваясь этому мрачному настроению, князь Василий становился неузнаваем в своих отношениях к окружающим. Он мало с кем виделся, почти никуда не выезжал и у себя принимал очень немногих. Но зато почти каждый день принимал доклады Степана Евдокимова и два-три раза в неделю виделся с дохтуром Шмитом. Прежняя любезность, остроумие и мягкость в обращении, которыми князь Василий славился не только в своем кругу, но и между всеми иноземцами, исчезли бесследно… Какой-то сумрак не сходил с лица Оберегателя. Замечали даже, что он ко всем окружающим относился с недоверием, поступал иногда очень круто и резко и проявлял небывалую суровость в отношении к подчиненным.

Мрачному настроению князя много способствовали «преображенские приятели», которые не упускали ни одного случая, чтобы схватиться с Оберегателем в Думе. Каждый вопрос, который поднимался во время боярского сидения царевною Софьей или князем Василием, непременно вызывал возражение со стороны Черкасских, Шереметевых, князя Бориса Голицына, Прозоровских или Троекуровых. Бесконечные прения длились долго, затягивали решение дела, побуждали к собиранию справок и сведений по Приказам – и расстраивали иногда даже самые благие, самые разумные начинания или приводили к сильному раздражению, которое вынуждало стороны обмениваться резкостями и намеками самого недвусмысленного свойства.

После одного из таких сидений, в котором Оберегателю, несмотря на все усилия противной партии, удалось отстоять и провести свое мнение, он собрался уезжать из дворца домой, на свой Большой двор. Но на пути от палаты, в которой происходило сидение, к выходу на площадку несколько разных лиц – то дьяки, то бояре – задерживали князя Василия различными вопросами, и, по мере приближения его к площадке, за ним образовалась группа разных лиц человек в десять. На площадке, которая обыкновенно сторонилась и провожала князя Василия низкими поклонами, к сопровождавшей его группе присоединилось еще человек двадцать разных досужих людей из стольников и дворян, заискивавших в Оберегателе и потому не упускавших возможности проводить его до кареты и при этом попасться ему на глаза. В то время как князь Василий, уже накинув шубу на плечи, с шапкою в руках переходил со своею свитою через Дворцовый двор к воротам, в двух шагах позади его произошло что-то странное… Один из сопровождавших его дворян упал ничком наземь, с судорожною поспешностью собрал и зажал в кулаки мокрую землю и, не поднимаясь с земли, стал произносить какие-то невнятные слова, между тем как все его тело подергивалось конвульсиями.

Поднялся крик, переполох… Никто не решался подступиться к упавшему – и все суетились, все говорили, никто никого не слышал.

– Он колдует! Волшебствует!.. Бери, держи его!.. Я сам видел, как он след князя Василия Васильевича вынял… И теперь еще землю в руках держит!..