Братья Старостины

Как ни удивительно, но даже в эпоху беззакония можно было восстановить хотя бы частичку справедливости, о чем свидетельствует следующий документ:

Исполнительный лист по делу 468

10.03.1944 Народный суд 3 участка Советского района г. Москвы

Решил исключить из описи имущества у осужденного Старостина Николая Петровича как лично принадлежащее Старостиной Антонине Андреевне нижеследующие вещи:

Гардероб под № 97 2. Трельяж под № 98. Ковер под № 85 и кроме того определить из общего нажитого имущества на долю Старостиной нижеследующие вещи: отрезы шерстяные под № 2, отрезы под № 3 и отрезы на платья под № 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19,20, сервиз под № 95, тумбочку № 100, кресло под № 102, буфет под № 88, люстру под № 105, и пианино под № 87.

Истец пр. Спиридоньевская 15 кв. 36

На основании этого Народный Суд 3 участка Советского района г. Москвы предлагает всем учреждениям и лицам, к которым это относится, исполнить в точности решение суда.

Исполнительный лист выдан 25.03.1944

По дороге в дальние края у Николая не было возможности оповещать родных о своих передвижениях. Но популярность сказывалась: как свидетельствовала дочь Елена, «мы знали, куда его направили, причем об этом нам сообщали даже незнакомые люди, которые видели его по пути на Север».

Нашелся и другой канал для контактов, правда, не самый надежный и рискованный. Сестра Клавдия в новом браке стала женой Виктора Дубинина, старшего тренера «Динамо», который по своему статусу был вхож в высокие кабинеты. Открыто заступаться за родственников супруги, конечно, было не с руки, однако какие-то шаги Дубинин предпринять мог. Вот и на пересылке в Котласе, где Старостин познакомился с Алексеем Каплером, местные власти вопреки инструкциям дали ему свидание с сестрой.

Конечным пунктом маршрута была Ухта, небольшой городок в Коми АССР. Начальник Ухтлага генерал-лейтенант Бурдаков оказался страстным любителем футбола и не упустил возможность заполучить знаменитость всесоюзного масштаба в тренеры местного «Динамо», куда входили и вольнонаемные, и осужденные. Николаю выдали пропуск для перемещений по городу и разместили на стадионе — как и игроков со статьей за плечами. К такой категории относился, например, капитан команды Сергей Баловнев. При этом генерал-лейтенант мог и посодействовать в досрочном освобождении того или иного футболиста, но распространялось это только на уголовников. «Политическому» Старостину амнистия не светила.

Команда радовала Бурдакова результатами, особенно когда на его глазах разгромила соперников из Сыктывкара. Расставаться с тренером начальник Ухтлага не собирался, но пришлось. В конце 1944-го на заключенного Николая Старостина поступило предписание — отправить на Дальний Восток. Его покровитель попытался саботировать: дал ответ в центр о мнимой болезни фигуранта, а сам отправил его на один из лагерных пунктов в 300 километрах от города.

Так что с лесоповалом в глухой тайге Николаю Петровичу довелось познакомиться не понаслышке. С шести утра заключенные уже были на ногах, по тридцатиградусному морозу проделывали в обуви из старых автопокрышек пятикилометровый путь к делянке, где в течение четырех часов, до обеда, пилили деревья. После приема пищи работа продолжалась, причем норму работягам нужно было выполнять и за себя, и за блатных, которые располагались на еловом лапнике вокруг костра с колодой карт. Промерзнув за день, люди не успевали отогреться вечером в бараках. Вкупе с недостаточным питанием (даже если бригадир выписывал пайку хлеба в 400 граммов) это открывало прямую дорогу туберкулезу. Неслучайно Старостин писал потом: «Каждый день умирало не меньше сорока человек. Покойников свозили в морг. Черт меня дернул пойти туда. Я увидел горы голых тел, на которых сидели сотни крыс и пожирали их…»