Братья Старостины

Семидесятилетие Петра Петровича отмечали в Минхиммаше, в тот же год он ушел на пенсию. Было желание работать и дальше, но стала подводить правая нога. Сам он писал в воспоминаниях: «Все же лагерь не прошел даром, очевидно, неоднократное обмораживание ног вызвало новую болезнь — облитерирующий эндартериит, приведшую впоследствии к ампутации ноги». Слово «очевидно» — догадка Старостина, поскольку и в XXI веке медики затрудняются назвать причины возникновения этого заболевания. Что интересно, по статистике оно чаще встречается у мужчин тридцати пяти — сорока лет, а вот нашего героя болезнь настигла уже на закате жизни. В 1986-м, как он ни противился, пришлось перенести ампутацию правой ноги по колено. Оперировали в институте им. Вишневского на Большой Серпуховской. Если в первые годы после хирургического вмешательства Петр Петрович еще выбирался в гости с протезом и палочкой, то в конце жизни мог передвигаться только по дому. Зато к ним с Зоей Алексеевной частенько привозили правнука Петьку.

В начале 1989-го младший из братьев сделал запись: «Ночами неотвязно преследует один и тот же сон — я в лагере, окончился срок, а меня всё не отпускают. Просыпаясь, облегченно вздыхаю — хорошо, что это не явь… Летом, если буду жив, мне исполнится 80 лет».

Один из авторов этого повествования увлекался собиранием автографов людей, связанных со «Спартаком». Росписи Петра Петровича в коллекции не хватало: официальные мероприятия старик не посещал, а заявиться на Верхнюю улицу без приглашения было неловко. Помог Николай Петрович: узнав о сути дела, позвонил брату и попросил не отказать в аудиенции и росчерке. Искомый артефакт был получен.

После ухода Клавдии, Александра и Андрея оставшиеся Старостины относились друг к другу особенно бережно. Журналист Александр Вайнштейн, помогавший Николаю Петровичу в литературных трудах в качестве соавтора, не преминул зафиксировать: «Традиционные для семьи Старостиных акты гостеприимства — обязательные чаепития с разговорами о житье-бытье. Только однажды чаепитие не состоялось: Старостин торопился. В тот день Петру Петровичу исполнялось восемьдесят лет. Старший брат спешил его поздравить: в прихожей лежали загодя приготовленные аккуратно сложенные подарки: галстук, рубашка, шарф…»

Отойдя от спорта, младший брат тем не менее пристально следил за делами в родном «Спартаке». И в интервью Игорю Маринову в 1989-м делился своими наблюдениями: «Очень переживал я за Николая в последние год-два. Верно, будто Константин Иванович Бесков и мой брат как бы уравновешивали друг друга. Но все это до определенного предела возможно было. До тех пор, пока Костя Бесков (как игрока и специалиста я его весьма уважаю) не почувствовал, помягче бы выразиться, вседозволенность. Мне вообще кажется, что диктаторские склонности таких тренеров, как Бесков или Лобановский, спартаковцам не ко двору. У этой команды иные традиции, они, несомненно, более демократичные, чем в других московских клубах. Так уж повелось. Конечно, наш Николай — не овечка. С характером человек. Однако вот этой претящей мне авторитарности, диктаторства в нем отроду и не было».

Как и старшие, Петр обладал фирменным старостинским говором и образной речью. Константину Ваншенкину запомнилась его фраза на поминках брата: «Но Андрюша особенно удался, особенно хорошо был выпечен…» А одного из бывших коллег-спортсменов, давшего показания против братьев во времена бериевских репрессий, он именовал Мазепой — без злости, без ненависти.

Сын Андрей говорил:

«Его трудно было не любить — человеком был бесконфликтным, врагов не имел, всех мирил».

Петр Петрович ушел из жизни на восемьдесят четвертом году 10 марта 1993 года. Отпевание происходило в часовне при новом морге Боткинской больницы, а поминки Николай Петрович организовал на базе в Тарасовке. Зоя Алексеевна пережила мужа на год и четыре месяца. Они похоронены вместе на 10-м участке Ваганьковского кладбища.

На островке частной собственности

Годы лишения свободы и ссылки не убавили в характере Николая Петровича прагматичности. Это только киногероя мог опьянить воздух свободы, а родоначальник «Спартака» понимал, что надо, по сути, отстраивать жизнь заново. Отсюда и родилось письмо, копия которого сохранилась в домашнем архиве: