Читаем Братья Стругацкие полностью

Закончим с детством БН. Оставшись вновь без старшего сына, мама не видит смысла жить в Ташле и мечтает вернуться домой, только это почти невозможно на тот момент. Ленинград закрыт абсолютно, да и в Москву, где полно родственников, всё равно не пустят — разве что по медицинской справке о тяжёлом заболевании. И ближе к концу октября 1943 года мама такую справку раздобывает, заплатив за неё доброй половиной копченого хряка по имени Илюша, которого она растила и выкармливала целый год — деревенское детство и юность не прошли даром. И вот эта «контр-эвакуация» действительно была подвигом! Александра Ивановна думала о своих сыновьях, об их будущем, ребята должны нормально учиться, и для них надо было сохранить ленинградскую квартиру. Ах, как много трагедий разыгралось в послевоенном, послеблокадном Ленинграде, когда люди, вернувшиеся через годы, не могли получить назад своё жильё, уже занятое кем-то!.. Стругацкие вернулись в свой дом, но не сразу. Сначала была Москва.

Борис отлично запомнил свой первый приезд в столицу. Оба они в валенках, в тулупах, валенки промокли насквозь, потому что кругом — обычная для ноября слякоть, лужи, даже среди ночи, и тьма кромешная, и они маются со своими мешками и узлами на вокзале, и вдруг — грохот, пушки, фейерверк разноцветных огней, миллионы ракет, свист, шипение… Что это?! Налёт? Артобстрел? Ложиться? Прятаться? Оказалось: салют, один из многих военных салютов, уже привычных для москвичей, но удивительных для приезжего — по поводу освобождения какого-то из советских городов. Их устраивали тогда практически каждую неделю, а то и чаще — попробуй, вспомни сегодня, какой именно был день и в какой из городов вошла доблестная Красная армия.

Поселились они в Москве у Киевского вокзала в квартире сестры Григория Тимофеевича Теселько — мужа тёти Мани. Тётя Маня, Мария Ивановна — самая старшая из рода Литвинчёвых, единственная и горячо любимая мамина сестра, — помогла младшей, Александре, поступить на работу в расположенную по соседству школу № 591 на Украинском бульваре. И туда же ходил четвероклассник Боря почти до конца учебного года. Жили без прописки. Всё время собирались уехать, но как-то не складывалось. Голодно было и холодно. Чтобы топить буржуйку в квартире, приходилось из школы таскать по целому бревну на плече, а дома пилить и накалывать чурки. Для школы дрова завозили и учителям разрешали брать с собой.

Удивительно, что от той Москвы у БНа остались самые отрывочные и туманные воспоминания. Словно и не было ни Аркадия с друзьями, ни тёти Мани, ни Бородинского моста через Москву-реку, ни просторных, как дворцы, вестибюлей метро, ни кремлёвских башен — ничего… Ещё удивительнее, что через девятнадцать лет, в 1962-м в эту самую школу пойдёт в первый класс младшая дочь АНа Маша Стругацкая, потому что 591-я окажется ближайшей школой к дому на Бережковской набережной. Но никто в семье ни разу не вспомнит, не совместит одно с другим, и только автор этих строк, работая над книгой, обнаружит столь невероятное совпадение!

В конце мая 1944-го вернутся они в родной город. И будет вокруг замечательно пустой солнечный Ленинград, страшноватый — в руинах, тревожных надписях и чёрных пятнах пожарищ, такой непривычный, неузнаваемый и всё-таки свой, любимый; и родители знакомой девчонки будут так странно смотреть на мальчика Борю, который по сложившейся деревенской привычке бегает по двору и даже по улицам босиком…

За неделю до школы придёт письмо от старшего брата:


«Пишу коротко: мне не нравится твоё поведение. Ты много читаешь и мало живёшь. Я пишу тебе в надежде, что ты ещё не совсем отбился от рук. Прежде всего, я приказываю тебе выполнять режим дня, который будет установлен для тебя мамой, выполнять всё, касающееся питания, сна и гуляния. Не будешь выполнять — покараю по законам военного времени, выполнишь — дарю тебе свою подзорную трубу, ту, медную. И не думай, что если я получил тройку (по основам марксизма-ленинизма. — А.С.), то это означает моё падение. Ничего это не означает, и ты в этом убедишься. И ещё, пиши мне, иначе буду обижаться, вот сейчас сядь и пиши. Ну, всего.

Целую, твой Аркадий».


А с сентября началась учёба — обычные, скучные занятия сначала в 94-й, а через год всё в той же 107-й школе на Выборгской, куда через пару лет пришла и мама преподавать русский язык и литературу — до того она работала учительницей в 105-й, женской школе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Лобановский
Лобановский

Книга посвящена выдающемуся футболисту и тренеру Валерию Васильевичу Лобановскому (1939—2002). Тренер «номер один» в советском, а затем украинском футболе, признанный одним из величайших новаторов этой игры во всём мире, Лобановский был сложной фигурой, всегда, при любой власти оставаясь самим собой — и прежде всего профессионалом высочайшего класса. Его прямота и принципиальность многих не устраивали — и отчасти именно это стало причиной возникновения вокруг него различных слухов и домыслов, а иногда и откровенной лжи. Автор книги, спортивный журналист и историк Александр Горбунов, близко знавший Валерия Васильевича и друживший с ним, развенчивает эти мифы, рассказывая о личности выдающегося тренера и приводя множество новых, ранее неизвестных фактов, касающихся истории отечественного спорта.

Александр Аркадьевич Горбунов

Биографии и Мемуары