Братья Стругацкие

«Уточни, где было опубликовано сообщение о том, что Тарковский ставит „Солярис“. Если найдешь такое упоминание в печати (кажется, это в „Сов. Экране“), тогда вставь фамилию Тарковского. Не найдешь — не вставляй (упоминания в той статье не было. — А.С.). Говорят, Сытин заявил: „Этот фильм мы, конечно, не пропустим“».

Виктор Сытин — это был такой старый советский фантаст казанцевского толка, писатель никакой, но с огромным самомнением. Разумеется, он не был наделен полномочиями не пропускать что-то, тем более в кино, но как незабвенный Лавр Федотович Вунюков имел обыкновение вещать от имени народа. С «Солярисом» Сытин как раз промахнулся: именно этот фильм стал для Тарковского самым коммерчески успешным и самым политически благополучным. А вот на предыдущий — «Страсти по Андрею», — свой унтер Пришибеев нашёлся и не пущал фильм на экраны целых пять лет, почти до завершения «Соляриса». И на следующую его картину «Зеркало» тоже обрушился гнев власть предержащих. У больших художников лёгких судеб не бывает. Да и по времени всё очень трогательно совпадало — 1966 год. Когда на Стругацких сочинили докладную записку в ЦК, тогда и на Тарковского поступил сигнал оттуда же — остановите, мол, этого безумца, снял два фильма — пусть отдохнёт немножко. Так они и двигались параллельным курсом, правда, тогда ещё вряд ли думали о совместной работе, но когда вышел «Солярис»…

АН познакомился с Тарковским в июне 1972-го. Об этом записано н дневнике буквально следующее:

«6.06.72: …Обедал в ЦДЛ <…> В зале встретился с Андреем Тарковским, он подошел ко мне после того, как мы долго бросали друг на друга нерешительные взгляды через весь зал. Очень мило перекинулись любезностями, он пообещал пригласить меня на просмотр в Мосфильм».

Вот после этого и был «Солярис».

«Фильм понравился нам обоим, — вспоминает БН. — Резкие отзывы пана Станислава мы, в общем, понимали, но отнюдь не одобряли: отклонения от романа (которые так раздражали Лема) казались нам и интересными, и удачными, и вполне уместными. Но, разумеется, оба мы считали, что „Рублёв“ получился у Тарковского сильнее. Значительно сильнее. Причем более всего в „Солярисе“ нас раздражала как раз и именно „фантастика“: картон, залипуха, утрата правдоподобия. Мы не так уж много говорили об этом, но все эти соображения понадобились нам потом, — когда мы по поводу „Сталкера“ всячески убеждали Тарковского: „Меньше фантастики, как можно меньше… и ещё меньше. Только дух, аура, но ничего реально-фантастического в кадре“. Впрочем, если верить разнообразным воспоминаниям, мы были в этой борьбе не одиноки».

Резковатое, однако, мнение в адрес одного из шедевров мировой кинофантастики. Но… АБС имели на это право. Став с годами профессиональным фантастом, я тоже вполне понимаю теперь БНа. Только уж слишком сильна память о том детском и юношеском восприятии фильма. На мой тогдашний взгляд не было там ни картона, ни залипухи, а был восхитительно достоверный мир будущего и невероятный, сокрушающий эмоциональный удар. «Солярис» стал первым увиденным мною фильмом Тарковского, и просто ничего более сильного видеть до этого не приходилось. Ну а если подойти ко всему строго, то да, конечно, и в «Рублёве» какой-нибудь историк, крупный специалист по русской медиевистике обязательно анахронизмов и неточностей наковыряет. Я даже помню такие разговоры. Но это всё от лукавого. Это называется алгеброй гармонию поверять.

Лучше двинемся дальше по хронологии событий.