Братья Стругацкие

Стругацкие ударили по всему советскому строю[26]. Для подобного шага требовалась большая храбрость: можно было всю жизнь себе поломать. И, конечно, советский строй распознал опасность и ответил запретом на «Улитку». В любом другом случае он просто расписался бы в собственном идиотизме. Правда, его механизм, порожденный сумасшествием революции, уже содержал в себе родовой изъян. А потому стремительно шло дряхление Империи, начавшей терять шестеренки прямо на ходу. Вялый запрет дал «Улитке» просочиться к читателям во фрагментах, в «самиздате» и «тамиздате», попортил кровь авторам, но с «дрессированным вирусом», упрятанным под витой раковиной неспешного моллюска, совладать не смог.

26

И «Беспокойство», и «Улитка на склоне» — повести о людях Мира Полдня, попавших в ситуацию, когда сам этот мир исчезает. Его существование оказывается под угрозой. Оно разрушается, коверкается или надолго откладывается. Стругацкие ставят людей Мира Полдня в трудное, почти безнадежное положение: центральные персонажи противопоставлены законам, действующим в их социуме. Их борьба против законов подается как благо. Вернее, как нравственная обязанность. И совершенно не важно, в каком времени они живут. Важно, какое время они подготавливают своими действиями, порой даже не надеясь увидеть его.

По мнению Войцеха Кайтоха, выраженному с изящным лаконизмом, судьбы главных героев «Улитки…» «…иллюстрируют моральную дилемму согласия или несогласия с действительностью, которая не нравится, а шансы ее изменения лежат совершенно за пределами возможностей субъекта, выбирающего линию поведения». Столкнувшись со злом, Кандид преодолел трусость, а Перец отступил, растерял волю к действию. «Мораль обоих сюжетов ясна — нельзя вступать в переговоры со злом».

Горбовский, Атос-Сидоров, Перец и Кандид — все они люди Мира Полдня, интеллигенты, чужаки для… советской Империи «раннего Брежнева». Они словно ведут диалог друг с другом. При этом Перец и Горбовский нередко выглядят как двойники Кандида, попавшего в самые безнадежные условия из всех возможных. Допустим, Атос-Сидоров — он и есть прямой двойник Кандида, отличающийся от него только тем, что за спиной у него стоит победивший Полдень, а значит, у него есть шанс на спасение. А мудрец Горбовский (наиболее близкий к идеалу Мира Полдня) — он что-то вроде улучшенной версии Атоса. Причем улучшение Горбовского — это, скорее всего, жизненный опыт.

Перец и Кандид близки интеллектуально. Оба ищут понимания, оба видят свою обязанность в том, чтобы думать, даже если окружающая среда никак к этому не располагает.

И судьбы их во многом схожи. Оба теряют своих женщин: у Кандида отбирают Наву, у Переца убивают Эсфирь. Оба отрезаны от «солнечных городов» «выродившимися структурами» (по меткому выражению того же Кайтоха), только Кандид отрезан намного безнадежнее, намного страшнее, чем Перец. Оба все время вынуждены разгадывать бессмыслицу, точнее, безмыслицу, спущенную «сверху». И обоих не устраивает окружающий социум. Не имея сил переделать окружающее, они все-таки выступают против него. Другими словами, они катастрофически не совпадают с прогрессом, лишенным нравственных идеалов, и хотели бы видеть совсем другой прогресс… а значит, другое будущее…

Настоящие двойники.

27

Итак, мыслящий человек и носитель нравственности не способен мириться с тем, что рядом неустанно работает перемалывающая людей машина бесчеловечного «прогресса». Он готов целенаправленно портить шестеренки оной машины.

Но…

Тем хороша и сильна «Улитка на склоне», что за политическими обстоятельствами жизни СССР середины 60-х, за размышлениями интеллигенции о «солнечных городах» будущего прочитываются более общие, можно сказать, универсальные философские смыслы. Ведь мыслящий человек и носитель нравственности — не обязательно интеллигент. Допустим на минуту, что великий русский консервативный мыслитель и глубоко православный человек Константин Леонтьев разбился на «вертолете времени» в «Лесу» образца 2011 года, в нашей же (в собственной) стране. Всё, что говорил Кандид про «камешек», отлично мог бы сказать и Леонтьев, понаблюдав за окружающей реальностью. Собственно, он и сказал когда-то про действительность Российской империи, только вместо «камешка» в шестернях прогресса у него был «якорь», тормозящий такой же губительный прогресс…

«Улитка на склоне» — поистине универсальный текст на многие времена.

28

Для братьев Стругацких началась эпоха экспериментов.

«Конечно, и сознательным было наше экспериментаторство („Давай сделаем, как у Кафки, чтобы реальность нечувствительно переходила в бред…“), — писал Борис Натанович Г. Прашкевичу (8. Х.2010), — и одновременно из души перло („Нет, что это за херня получается: скучно, суконно, ни у кого не украдено, но и не свое. Надо как-то по-другому пробовать. Откуда я знаю, как? По-другому!“). И — твердая неисчезающая убежденность: каждая новая вещь должна быть не похожа на предыдущие и ни на какие вообще. Желательно — в масштабе всей литературы, а в крайнем случае — хотя бы в пределах личного опыта».