Директорское обращение очень похоже на биорадио в главах о Лесе. Там тоже — обрывки смыслов, утратившие свой генеральный, скрепляющий смысл. Управление медленно дрейфует от Мира Полдня к Лесу: настоящее смещается от будущего-как-«солнечный-город» к будущему-как-затопленная-деревня. Символ настоящего в условиях мира Управления это получеловек-полудерево — легендарный лесопроходец Селиван. То ли дерево постепенно превращается в человека и рождается принципиально новая личность (движение в сторону Мира Полдня, в сторону «Беспокойства»), то ли человек постепенно деревенеет (движение в сторону Леса).
Управление, в сущности, хорошо бюрократизированные хаос и безмыслие. В таком хаосе возможно всё, и всё приобретает административный смысл, если будет на то приказ. Но приказ может вырастить административный смысл даже из полной белиберды.
В Управлении имеются свои безжалостные экспериментаторы, свои «славные подруги», которые когда-нибудь окажутся еще на верхних ступенях пирамиды власти. Пока же они просто получили твердые административные позиции. Как, например, Беатриса Вах с ее женской командой из группы Помощи местному населению. «Мы никак не можем найти, — говорит о местном населении эта Беатриса, — чем их заинтересовать, увлечь. Мы строили им удобные сухие жилища на сваях. Они забивают их торфом и заселяют какими-то насекомыми. Мы пытались предложить им вкусную пищу вместо той кислой мерзости, которую они поедают. Бесполезно. Мы пытались одеть их по-человечески. Один умер, двое заболели. Но мы продолжаем свои опыты. Вчера мы разбросали по лесу грузовик зеркал и позолоченных пуговиц… Кино им не интересно, музыка тоже. Бессмертные творения вызывают у них что-то вроде хихиканья…»
От Беатрисы Вах исходит предложение отлавливать детей машинами и отправлять на перевоспитание; от Домарощинера — бороться с перенаселением методом стерилизации; от Алевтины, секретарши, фактически руководящей всеми директорами[25]
, — вводить бессмысленные приказы.Перец ужасается: «Филологам, литераторам, философам нечего делать в Управлении… Не могу я быть ни в Управлении, откуда испражняются на Лес, ни в Лесу, где отлавливают детей машинами…»
Ненадолго его все-таки допускают в Лес. Почти случайно. Побывав там, он опечалился: «Я здесь побыл, я ничего не понял,
Но Полдень еще не умер, он еще начнет осуществляться, наверное. Надо подождать. «Наступит время».
Если Лес погубил бы Управление, думает Перец, то это случилось бы столь естественно и закономерно, «…что никто не был бы удивлен, все были бы только испуганы и приняли бы уничтожение как возмездие, которого каждый в страхе ждал уже давно».
И точно — в лесных главах видна смерть структур, когда-то выращенных Управлением, его методами.
В финале Перец, волшебным образом возглавивший Управление, окончательно растерялся. Сама власть над Управлением по делам Леса оказалась пустотой, совокупностью мертвых эстетических символов. «Кадетский корпус»… «Железный крест»… Обрывки смыслов, семантически связанных с Управлением (Российская империя, Третий рейх)… Сначала Перец думает переделать всё. «Очень многое нужно взрывать!» Потом понимает, что ничего из этого не выйдет, поскольку сначала надо все-таки переделать самих людей. «Демократия нужна, свобода мнений, свобода ругани, соберу всех и скажу: ругайте! Ругайте и смейтесь!» Но уже на ближайшей стадии Перец осознает: ну демократия, ну ругань… Ну все это станут делать, но не от души, а просто исполняя приказ. Сами они при этом останутся прежними… Нет, «нужен какой-то порядок…». Или — вовсе распустить Управление за ненадобностью? (Что и произошло в 1991 году.) Но «…зачем распускать готовую, хорошо сколоченную организацию? Ее нужно просто повернуть, направить на настоящее дело». На следующем витке метаний Перецу объясняют про «административный вектор»: «Как шоссе не может свернуть произвольно влево или вправо, а должно следовать оптической оси теодолита (поставленного в конце заасфальтированного участка и направленного в противоположную сторону. — Д. В., Г. П.), так и каждая очередная директива должна служить континуальным продолжением всех предыдущих…» Перец ничего изменить не может, даже если попытается изменить всё.
Ничего нельзя изменить, даже пытаясь изменить всё.
Так Стругацкие подводят читателей к мысли, что изменения придут только с поломкой самой машины власти. И лишь тогда что-то, возможно, начнет меняться в лучшую сторону. В сторону «солнечных городов».
В сущности, речь идет о разрушении СССР
25