Братья Стругацкие

Чаши весов колебались. Никто не хотел принимать окончательных решений, все ждали, куда повернет дышло истории. Ответственные лица старались не читать рукописей вообще, а прочитав, выдвигали к авторам ошеломляющие требования, с тем чтобы после учета этих требований выдвинуть новые, еще более ошеломляющие. По свидетельству Бориса Натановича, редактура приняла какой-то мелкощипательный характер. В «Неве» требовали: сократить; выбросить слова типа «родина», «патриот», «отечество»; нельзя, чтобы Мак забыл, как звали Гитлера; уточнить роль Странника; подчеркнуть наличие социального неравенства в Стране Отцов; заменить Комиссию Галактической Безопасности другим термином, с другими инициалами. В «Детгизе» (поначалу) требовали: сократить, убрать натурализм в описании войны; уточнить роль Странника; затуманить социальное устройство Страны Отцов; решительно исключить само понятие «Гвардия» (скажем, заменить на «Легион»); решительно заменить понятие «Неизвестные Отцы»; убрать слова типа «социал-демократы», «коммунисты» и т. д.

В середине мая Аркадий Натанович сообщил младшему брату, что Главлит вроде бы пропустил «Обитаемый остров» благополучно, без единого замечания. Книга ушла в типографию. Более того, производственный отдел обещал, что, хотя книга запланирована на третий квартал, возможно, найдется щель для выпуска ее во втором, то есть в июне — июле.

Радостные надежды.

Но ничего такого не произошло.

Зато в газете «Советская литература» появилась статья под названием «Листья и корни». Как образец литературы, не имеющей крепких корней, приводился там «Обитаемый остров» братьев Стругацких, журнальный вариант. Статья показалась Борису Натановичу «глупой и бессодержательной», а потому совсем не опасной. Подумаешь, ругают авторов за то, что у них нуль-передатчики заслонили людей, да за то, что нет в романе настоящих художественных образов, нет «корней действительности и корней народных». Эка невидаль, и не такое приходилось о себе слышать! Гораздо больше взволновал братьев Стругацких донос, поступивший в те же дни в Ленинградский обком КПСС от некоего правоверного кандидата наук, физика и одновременно полковника. Физик-полковник попросту, с прямотой военного человека и партийца, без всяческих там вуалей и экивоков обвинял авторов опубликованного в «Неве» романа в издевательстве над армией, антипатриотизме и прочей неприкрытой антисоветчине.

Предлагалось принять меры.

«Невозможно ответить однозначно на вопрос, какая именно соломинка переломила спину верблюду, — вспоминал Борис Натанович, — но 13 июня 1969 года прохождение романа в „Детгизе“ было окончательно остановлено указанием свыше и рукопись изъяли из типографии».

Начался период Великого Стояния «Обитаемого острова». Впрочем, после шести месяцев такого окоченелого стояния рукопись снова возникла в поле зрения авторов — прямиком из Главлита, испещренная множеством пометок и в сопровождении инструкций, каковые, как и положено, были немедленно доведены до сведения авторов через посредство редактора. И тогда было трудно, а сегодня и вовсе невозможно судить, какие именно инструкции родились в недрах цензурного комитета, а какие сформулированы были дирекцией издательства. Суть же инструкций, предложенных авторам к исполнению, сводилась к тому, что надлежит убрать из романа как можно больше реалий отечественной жизни (в идеале — все без исключения) и прежде всего — русские фамилии героев…

В январе 1970 года Стругацкие съехались в Ленинграде и четыре дня подряд правили рукопись. «Первой жертвой стилистических саморепрессий пал русский человек Максим Ростиславский, ставший отныне, и присно, и во веки всех будущих веков немцем Максимом Каммерером. Павел Григорьевич (он же Странник) сделался Сикорски, и вообще в романе появился легкий, но отчетливый немецкий акцент: танки превратились в панцервагены, штрафники в блитцтрегеров, „дурак, сопляк!“ — в „Dumkopf, Rotznase!“. Исчезли из романа „портянки“, „заключенные“, „салат с креветками“, „табак и одеколон“, „ордена“, „контрразведка“, „леденцы“, а также некоторые пословицы и поговорки, вроде „бог шельму метит“. Исчезла полностью и без следа вставка „Как-то скверно здесь пахнет“, а Неизвестные Отцы, Папа, Свекор и Шурин превратились в Огненосных Творцов, Канцлера, Графа и Барона…»

35

Сейчас, задним числом, видно, что «Обитаемый остров» все-таки выбивался из выстроенной Стругацкими изящной и строгой линии предшествующих повестей — «Хищные вещи века» «Улитка на склоне», «Гадкие лебеди», «Сказка о Тройке». Более ранние имели богатую идейную начинку либо, как в последнем случае, — остро-сатирическую, прямо задиравшую советские порядки. В отличие от них «Обитаемый остров» выглядел романом именно приключенческим.

Другими словами, авторы справились с поставленной задачей.

При их мастерстве это, впрочем, было несложно.