Братья Стругацкие

А вот что записал об этом дне сам АН:

«Заходил попрощаться Стас Агрэ. Сегодня вечером уезжает с мамой и братом в Шереметьево, завтра в 1.30 (дня) вылетает в Чикаго. Принес посуду, стул. Попрощались. Что ж, вероятно, больше не увидимся на этом свете. Хороший был друг».

А это уже из «Бессильных мира сего»:

«Его зовут Стэн Аркадьевич Агрэ. Имя, казалось бы, необычное, но только для нашего нынешнего деидеологизированного безвременья. На самом деле Стэн — это „СТалин-ЭНгельс“. У него, между прочим, был когда-то ещё и старший брат, которого звали Марлен: Маркс плюс Ленин. А вот откуда взялась у него, совершенно русского человека, такая экзотическая фамилия, мне выяснить пока не удалось. Знающие люди объясняют, что „агрэ“ на санскрите значит „первый“ или даже „наивысший“, по-грузински это — „вот“ („Вот какой рассеянный…“), а на иврите „агра“ (ударение на последнем слоге) означает „налоги“».

Разумеется, наткнувшись на имя Агрэ в дневнике АНа, я сразу стал выяснять у БНа, какая тут связь, и получил ответ, что это добрый приятель АНа, уже много лет живущий в США. По образованию фармацевт, чем сейчас занимается, БН не знает, но поддерживает с ним постоянную связь как с литагентом АБС по киноделам в США. И как-то в очередном письме Стэн в шутку предложил, что за немалые заслуги перед АБС пора бы уж в их книгах увековечить его имя. Ну а БН решил всерьёз так и сделать.

Настоящий Агрэ — чистокровный еврей, и соответственно, этимология его фамилии интересна только с этой стороны, но следует заметить, что это не БН, а сам Станислав развлекался, выискивая переводы своей фамилии с других языков. Ну а Сталина с Энгельсом всё-таки БН выдумал, в реальной жизни — славянское имя Станислав американцы просто переделали в Стэна и даже в Стэнли.

Исторический 1991 год начинался бурно: на окраинах империи стрельба, в столицах бесконечные митинги. Да какие! Сто тысяч человек на улицах в мороз и в распутицу уже никого не удивляют. Появляется почти спортивный азарт: а вот покажем им, что мы можем все сразу выйти! И однажды установлен рекорд: на Манежную площадь в Москве (тогда ещё площадь 50-летия Октября) стекается толпа почти в полмиллиона человек. Самое удивительное, что нас никто туда не сгонял и ничегошеньки нам за это не платили. Мы просто выходили на улицу, потому что не могли не выйти, когда власти душили свободу или убивали людей. Я помню это, я это пережил, и потому сегодня мне смешно слушать, как сталинисты в маразме объясняют туповатой юной «фашне», что демократы, мол, победили в перестройку по приказу сверху или — того веселее, — перестройка была экспортирована из США. А вот когда то же самое начинают рассказывать по главным каналам российского ТВ, становится уже не смешно… Но я сейчас не об этом. Я о 1991-м. Это был удивительный год, наполненный событиями и откровениями. Вот только всё это шло уже как-то мимо АНа. А если и проходило через него, то не задевая струн душевных, не увлекая за собой и не радуя. На входе — много всего, на выходе — сплошная тоска.

Прямо в январе и состоялась их последняя встреча с Борисом в Москве.

В марте — последняя поездка в ЦДЛ на последний пленум Совета по фантастике. На «текстовской» машине с одним из знакомых водителей и с директором издательства Бабенко, едущим туда же.