Братья ветра

Тысячи благодарностей в их адрес будет совершенно недостаточно. Миллион – ближе к тому, что они заслужили, но тогда вполне возможно, что вы не прочитаете мою историю, так что я остановлюсь на тысяче.

Да благословит вас всех Господь.

Часть первая Черный Червь

Я решил взять на себя задачу познакомить вас с историей моего господина Хакатри, во всяком случае, той ее частью, которой сам являлся свидетелем, но даже сейчас, до того, как я начал, меня переполняют сомнения. Мне не под силу поведать вам о моем господине, не рассказав немного о себе, но я очень сильно изменился по сравнению с тем, кто так долго путешествовал рядом с ним. То, что с нами произошло, изменило меня почти в той же степени, что и Хакатри, и теперь я едва помню, кем был тогда. Тем не менее этот Памон Кес постарается изо всех сил, чтобы вы узнали, что тот Памон Кес видел, слышал и чувствовал в те роковые времена.

Мне неизвестно, кто будет читать то, что я напишу, но чувствую, что должен это сделать. Годы проходят, со временем смерть закроет мои глаза и заставит замолчать. Знание о тех важных событиях не может принадлежать лишь мне, оно должно стать достоянием всех наследников Потерянного Сада.

И все же мне больно рассказывать печальную правду, пусть и защищаясь щитом истины. Многие с пренебрежением отнесутся к моим словам, ведь я тинукеда'я – «подменыш», как нас часто называют: принято считать, что мы менее достойные существа, чем наши хозяева зида'я. Но я прошу тех, кого, возможно, разгневает моя история, понять, что, несмотря на произошедшее, я по-прежнему храню верность Дому Ежегодного Танца и народу Асу'а. И единственный шанс ее показать и воздать должное моему господину – это записать все именно так, как я помню, не тревожась о боли, которую кто-то испытает, прочитав мои воспоминания.

«Долг есть честь, – так часто повторял мой суровый отец. – А честь – это все».

Но я изменю его слова. Я узнал, что наш первейший долг – правда, потому что без нее даже честь становится лживой.

Луна Змеи подходила к концу, начинался Сезон Обновления, и погода стала меняться. В это время года все казалось обычным: холодное, но чистое небо над городом – так продолжалось уже несколько дней, запели птицы.

После того как я встал и вознес молитву Потерянному Саду, как меня научила мать Энла, когда я был совсем маленьким, я направился в большие королевские конюшни, чтобы проверить, как заботятся о лошадях моего господина, понаблюдать за утренним кормлением, определить, кто из них в хорошей форме, а кто страдает от травм. День казался самым обычным. Вокруг меня тинукеда'я, чей статус уступал моему, главным образом грумы и конюшие, напряженно работали, кормили лошадей, чистили шкуры, выгуливали их на белом песке огромного двора и ухаживали за ними самыми разными способами. Конюшни Асу'а славились древней и гордой родословной своих лошадей, и те, кто за них отвечал, также этим гордились.

Йоу, оруженосец Инелуки, брата моего господина, – смертные юга назвали бы ее «сквайром», – оказалась единственным зида'я в конюшнях, когда я вошел. Йоу была худой даже для своей стройной расы, но обладала сильными пальцами, отличалась практичностью и всегда заплетала волосы, чтобы они не мешали работать. Она тихонько напевала, приучая девятимесячного жеребенка к уздечке. Наши глаза встретились, но она лишь коротко кивнула в качестве приветствия. Я также являлся оруженосцем, как и Йоу, но никто из сквайров зида'я даже не пытался соблюдать со мной вежливость, однако Йоу хотя бы обращала на меня внимание. К тому же у нее имелось объяснение не слишком сердечному приветствию: возня с жеребенком, который впервые почувствовал уздечку, требовала полнейшего внимания.

Нашим скакунам не нравится, когда что-то надевают им на морды – даже легкую уздечку. (Я никогда не понимал, как смертные умудряются использовать мундштуки. Скакуны Асу'а не стали бы такое терпеть.) Некоторое время я наблюдал, как Йоу поднимает и опускает уздечку, осторожно натягивая поводья. Жеребенок слегка отворачивал голову, но Йоу погладила его, и он успокоился под звуки древней песни. Я вновь принялся изучать лошадей хозяина.

Я вытаскивал камень из копыта Морской Пены и размышлял, стоит ли обратиться к кузнецу, чтобы тот поменял подкову, когда в конюшню со двора вбежал молодой грум тинукеда'я. Его звали Нали-Ян, и его лицо покраснело от волнения.

– Мастер Памон, во дворце смертные! – громко сообщил он.

Йоу повернулась к нему.

– Ты совсем идиот? – прошипела она, пытаясь успокоить напуганного жеребенка. – Ревешь, как животное! Сохраняй тишину, подменыш!

Я отвел Нали-Яна в сторону.

– А когда смертных не было во дворце? – тихо спросил я. – Они каждый день, еще до рассвета, выстраиваются у ворот, чтобы что-нибудь продать или обменять. Они болтаются во Дворе для посетителей, каркают на всех прохожих, точно вороны, надеясь на аудиенцию с Са'онсерой и Защитником – которую им никогда не получить. Стоит нам выйти из внутреннего дворца, и мы наткнемся на какого-нибудь смертного. Почему ты кричишь из-за столь обычных вещей?