Братья Витальеры

— Я его сменил.

— Мог бы подождать, пока его сменю я, — проворчал Свен и взялся за румпель.

Клаус пошёл.

— Что, ты бы не прочь вести корабль, а? — крикнул ему вдогонку Свен.

— Ещё бы! — с радостью отозвался Клаус, потому что в этом вопросе он услышал и признание.

На носу судна расположились изрядно выпившие матросы и дивились на Берндта Дрёзе, который развлекался, хвастаясь своими мускулами, — скручивал железо толщиной в руку и снова распрямлял его. Потом схватил коренастого матроса, собираясь поднять высоко в воздух. Тот не понял его намерений, испугался, схватил Дрёзе за обе руки. Дрёзе презрительно рассмеялся, набрал полную грудь воздуха и с такой силой рванул его руки, что тот так и шлёпнулся на палубу. В этот момент появился Клаус, только что передавший руль Свену. Ещё полный радости от того, что он управлял коггой и только что заслужил похвалу рулевого, он крикнул:

— Эй, не с каждым тебе такое удастся!

— С каждым, — ответил Дрёзе.

— Попробуй.

— Подходи, попробую.

Матросы притихли. Они с испугом смотрели на безумца, который бросил вызов гиганту. Некоторые, предчувствуя недоброе, попятились к бортам.

Клаус направился к Дрёзе спокойно и уверенно: может быть, так когда-то наступал на Голиафа Давид [44]. Дрёзе, прищурившись, смотрел на него. Лицо у Дрёзе было маленькое, с неправильными чертами и ничего не выражающими серо-зелёными глазами, с невероятно большим носом и бесформенным ртом. Загривок и шея были почти одинаковой ширины с головой, и шея незаметно переходила в могучие плечи, руки — словно огромные дубины. Клаус изогнулся, как хищный зверёк, и, прежде чем великан опомнился, крепко обхватил его, прижав руки к телу. Дрёзе презрительно усмехнулся. Клаус сомкнул кольцо рук, схватил правой рукой запястье левой. Дрёзе набрал полную грудь воздуха и рванулся изо всех сил. Клаус стоял неколебимо. Дрёзе попытался оторвать руки от тела. Клаус держал крепко. Кровь прилила к голове великана от злости: он пыхтел, шипел, снова предпринял попытку вырваться. И снова безуспешно. Клаус рассмеялся:

— Ну, что! Не удалось, ха! — И, раззадорившись, поднял этого огромного человека над палубой, что вызвало одобрительные возгласы окружающих.

Неожиданно, так же быстро, как и схватил, он освободил противника и отскочил в круг товарищей.

Берндт Дрёзе несколько секунд стоял как вкопанный, уставившись на осилившего его юношу, потом молча повернулся и медленно спустился по трапу в кубрик.

Только теперь все опомнились, хвалили Клауса, хлопали его по плечам. Но кое-кто шептал, что не миновать грозы.

Клаус переживал такую счастливую полосу, что все казалось ему радостным, все было легко и просто; никаких забот. Он чувствовал себя так, как будто до этой поры никогда над ним не было такого бескрайнего, невероятно высокого неба, и каждая страна, которой они достигали, дарила ему всякий раз новые и все более потрясающие чудеса. Ах, как все-таки мал был известный ему раньше кусочек света! Какие необыкновенные вещи он узнавал по мере того, как знакомился со все более далёкими странами!

Когда Клаус смотрел на море или видел перед собой новые огромные города, он невольно думал о несчастном странствующем торговце Йозефусе, вспоминал его рассказы о Марко Поло, который побывал в Персии и в Китае и видел чудеса неведомого доселе мира. Теперь он превратился в маленького Марко Поло — искателя приключений, первооткрывателя, путешественника по белому свету.

Дни на борту проходили в тяжёлой работе. Приходилось мыть палубу, пополнять запасы воды, чинить паруса. В гавани нужно было позаботиться о погрузке и разгрузке; когда в море стояла хорошая погода, надо было смолить, конопатить, строгать. И даже если все в порядке, то, чего доброго, налетит буря и нанесёт кораблю новые раны, которые надо немедленно залечивать.

Великолепны были дни в большом городе — Стокгольме. Клаус, Старик Хайн и Киндербас ухитрялись вместе сходить на берег, вместе бродить по улочкам и вместе пропускать глоток-другой доброго немецкого пива. Побывали они и в бане, но не для того, чтобы вымыться, что можно было сделать в любой день и на корабле, а чтобы понаблюдать, как моются другие, ведь бани в те времена были настоящим местом развлечения.