Братья Волф. Трилогия

— Когда вы уже уйметесь? — орала она. — Сажать друг другу фонари, чертову соседскую собачку доводить до инфаркта. Это позорище… Мне за вас обоих стыдно. В который раз!

Даже отцу оставалось сидеть в углу, не открывая рта. Он не смел вставить и слова, боясь попасть под раздачу.

Под конец она совсем разъярилась, хватала очистки из кухонной раковины и, вместо того чтобы бросить в ведро, швыряла на пол, потом поднимала и швыряла снова, теперь мне под ноги.

— Вы как животные! — завопила она громче прежнего. А закончила фразой, которая, кажется, неизменно задевала нас больше всего:

— Пора взрослеть!

Нечего и говорить, что мы с Рубом собрали разбросанный мусор и вынесли за дверь, где и остались. Возвращаться в дом мы боялись.

Сара из окна смотрела на нас и, качая головой, улыбалась сквозь боль. Смеялась, и от этого мы и сами немного развеселились. К Рубу тут же вернулась его решимость.

— Мы обязательно выловим этого Паттерсона, — сказал он. — Не думай.

— Надо, надо, — согласился я.

Потом, ближе к ночи, я размышлял о событиях дня: ведь теперь я был должен Рубу еще и свою половину ветеринарного счета. Дела и впрямь покатились под гору, говорю вам.

— Чертов шпиц, — сказал я.

— Ха, — фыркнул Руб, — шпиц со слабым сердцем. Да уж, такое могло случиться только с нами.

Какой-то мужик стоит передо мной на проселочной дороге. Восход.

Смотрит на меня.

Я на него.

Стоим, между нами где-то метров десять, пока наконец я не нарушаю молчание.

— Ну? — спрашиваю я.

— Что «ну»? — слышу в ответ.

На мужике какой-то халат; мужик скребет бороду и пытается вытряхнуть камешек из сандалии.

— Ну, не знаю. — Это лучшее, что мне приходит в голову. — Ты, вообще, черт побери, во-первых, кто?

Он улыбается.

Смеется.

Стоит.

Подготовившись, повторяет вопрос и тут же отвечает:

— Кто я, черт побери? — Короткий смешок. — Я — Христос.

— Христос? Ты правда существуешь?

— А то, блин.

Я решаю Его проверить.

— Ну а тогда кто я?

— А мне все равно, кто ты. — И Он идет ко мне по дороге, все пытаясь вытряхнуть камень из тапка. — Чертовы сандалии. — Он шкрябает подошвой оземь, и продолжает: — А вот какой ты — это, знаешь ли, другое дело.

— И какой?

— Жалкий.

— Ага.

Я жму плечами, соглашаясь.

— Тут я могу помочь, — продолжает Он, и я ожидаю дежурной цитаты, которыми кормят нас все эти толкователи Писания, что ежегодно совершают паломничество в нашу школу. Но нет.

Вместо этого Он протягивает мне бутылку с какой-то красной жидкостью и жестом показывает «До дна».

Я спрашиваю:

— Это что?

— Вино.

— Да?

— Вообще-то, нет. Это красная микстура. Пить тебе рановато.

— А-а… так ты зануда.

— Ну, я тут ни при чем. Уж поверь, это не я придумал. Это мой старик не разрешит налить тебе настоящего. Так что претензии к Нему.

— Ладно, ладно. Как Он там поживает вообще?

— Эх, последнее время ему нелегко приходится.

— Ближний Восток?

— Ага, они опять взялись за свое. — Он подходит поближе и шепчет: — Только между нами: на той неделе Он уже почти решился свернуть лавочку.

— Как это? Вселенную?

— Угу.

— Господи Иисусе!

Мои слова Его, кажется, слегка покоробили.

— Ой, да, прости, — говорю я, — так говорить нехорошо, ага.

— Не беда.