Братья Волф. Трилогия

— Затем, что ничему не научишься, если нет у тебя терпения читать. Телик этого не дает. Он крадет у тебя ум.

Незачем и говорить, что я тут же сунул голову в газету и стал читать. Папаша в два счета уволит за то, что не читаешь, когда велено.

Самое главное было, что я не облажался, ну и обогатился на двадцать долларов.

— Ну, через неделю? — спросил я, когда мы вернулись домой.

Отец кивнул.

Заметьте, я и не догадывался, что эта субботняя работа приведет меня к ногам девушки даже прекраснее зубной медсестры. До этого оставалось еще несколько недель, но когда это случилось, что-то перевернулось во мне.

Ну, а в ту первую субботу я вышел на крыльцо весьма гордый собой. И пошел в подвал: там комната Стива, а в субботу вечером его никогда не бывает, и я включил его старое стерео и чуток подергался под него. Подпевал, как подпевают все жалкие олухи, когда никто не видит, и плясал, как конченный балбес. Если никого нет, то и не стыдно.

Я не заметил, как вошел Руб.

И смотрел.

— Жалкое зрелище.

Его голос меня перепугал.

Я замер.

— Жалкое зрелище, — повторил Руб, притворил дверь и неспешно двинул вниз по древним истертым ступеням.

Следом за ним пришел отец со словами:

— У меня для вас четыре новости, ребята. Во-первых, ужин готов. Во-вторых, бегом в душ. Третье… — Тут он посмотрел на Руба, — тебе — побриться. — Я глянул на Руба и заметил клочки бороды, пробившиеся на его лице. Они только начали густеть и сливаться в одно целое. — И четвертое: вечером мы смотрим «Хороший, плохой, злой», и, если кто-то из вас хотел смотреть что-нибудь еще, не повезло — телик занят.

— Нам без разницы, — заверил его Руб.

— Ну, чтобы потом никто не ныли.

— Чтобы никто не ныл, — поправил я.

Крупная ошибка.

— Ты чем-то недоволен? — Старик вытянул палец и сделал шаг ко мне.

— Да почему…

Он сдал назад.

— Вот и ладно. Короче, пошли ужинать, — и, едва мы двинулись к двери, напомнил: — Не забывайте, что ваш старик еще может отвесить вам крепкого пинка, если вздумаете умничать.

Но он, вообще-то, в шутку. Я порадовался.

В дверях я сказал:

— Может, буду копить на стерео, как у Стива. А то и получше.

Отец кивнул.

— Неплохая мысль.

Как бы сурово папаня с нами ни обходился, думаю, ему нравилось, что я ничего не выпрашивал себе просто так. Он видел, что я хочу сам заработать.

Я и хотел.

Бесплатного мне не надо было.

Все равно в нашем доме ничего не давалось бесплатно.

Встрял Руб.

— Ты зачем стерео хочешь, мальчонка? Чтоб так же бессмысленно кривляться и в нашей комнате?

Отец придержал шаг, оглянулся на Руба и схватил его за ухо.

— По крайней мере парень хочет работать, а вот про тебя я даже этого сказать не могу, — и, бросив Руба, закончил: — А сейчас ужинать.

Мы поднялись следом за ним, и мне нужно было вытащить к ужину Сару из ее комнаты. Она была там с дружком, он ее тискал, прижав к шкафу.

Сцена из кино: у меня на шее петля, сейчас будут вешать. Я сижу на лошади. Веревка привязана к толстому суку. Поодаль верхом мой отец, ждет со стволом в руке.

Я знаю, что за мою голову назначили награду и довольно давно, и мы с отцом придумали план: он сдает меня, забирает деньги, а когда меня станут вешать, пулей перебивает веревку. После этого я как-то убегу, и мы все повторим еще и еще в разных городах по всей округе.

Я все сижу с веревкой на шее, в шикарном ковбойском облачении. Шериф, или полицейский, или кто он там, читает мне смертный приговор, и все эти заскорузлые фермеры-табакожуи громко радуются, потому как знают: мне сейчас конец.

— Последнее слово? — спрашивают они меня, но я только смеюсь в ответ.

Потом, еще смеясь, говорю:

— Счастливо. — И, язвительно: — С богом.

Выстрел должен раздаться в следующий миг.

Но нет.

Я нервничаю.

Я дергаюсь.

Озираюсь, вижу его.

Лошадь шлепают, она рвет с места, и через миг я вишу в петле и умираю от удушья.

Руки у меня связаны спереди, я тянусь связанными руками ослабить веревку на горле. Бесполезно. Отчаянно хватаю воздух, хрипя:

— Ну! Ну!

И наконец.

Выстрел.