Братья Волф. Трилогия

Когда на ринг выходит Руб, зрители наготове. Не сводят с него глаз, следят за каждым движением, изучают каждую повадку, рассматривают все: похоже ли на то, что они о нем слышали. Слухи, будто Перри Коул обзавелся новым крутым бойцом, разошлись быстро, и всем хочется посмотреть на это чудо. Но с виду ничего особенного.

Руб начинает с мощного хука левой.

Противник падает на канаты, и Руб бьет без остановки. Месит его. Молотит. Кулаки врезаются парню в ребра. Апперкот за апперкотом. Уже на середине раунда все кончено.

— Вставай! — орет публика, но парень элементарно не в состоянии. Он двигаться-то едва способен.

Руб стоит.

Над ним.

Без улыбки.

Толпа видит кровь, чует ее. Все глядят в затоптанное пламя Рубовых глаз. Рубака Рубен Волф. На это имя они теперь будут ходить сюда еще и еще.

И вновь по дороге с ринга толпа сдавливает его.

Пьяные мужики.

Похотливые тетки.

Все трутся об него. Тянутся потрогать, а Руб идет себе. Прямо сквозь них, улыбаясь по обязанности и благодаря, но не теряя сосредоточенности в лице.

В раздевалке он говорит мне:

— Мы сегодня хорошо выступили, Кэм.

— Да, мы да.

Перри вручает ему полтинник.

— Победителю призовых не бывает, — говорит он, — так и так имеешь свои полсотни.

— Без вопросов.

Руб идет в туалет, и мы с Перри перекидываемся словом.

— Его любят, — говорит Перри, — как я и рассчитывал. — И, помолчав: — А знаешь, за что?

— Угу.

Я киваю.

Но он все равно объясняет.

— Он высокий, красавчик и умеет драться. А еще он голодный. Вот это им нравится больше всего. — Перри ухмыляется. — Телки в зале умоляют меня рассказать, где я его нашел. Они любят таких, как Руб.

— Ну, этого и следовало ожидать.

На улице, когда уезжаем, топчется какая-то блондиночка.

— Привет, Рубен. — Она на цыпочках бежит к нам. — Мне нравится, как ты дерешься.

Мы шагаем, она семенит рядом, ее плечо слегка касается плеча Руб. А я тем временем разглядываю ее. Всю целиком.

Глаза, ноги, волосы, шею, дыхание, брови, груди, лодыжки, молнию на куртке, блузку, пуговицы, сережки, руки, пальцы, ладони, сердце, рот, зубы и губы.

Она офигенная.

Офигенная, тупая и глупая.

В следующий миг я обалдеваю.

Обалдеваю от того, что мой брат останавливается, и они смотрят друг на друга. И тут же ее рот впивается в него. Она заглатывает его губы. Они приваливаются к стене. Девица, Руб, стена. Прижимаются друг к другу. Сливаются. Руб целует ее взасос довольно долго. Язык в ее рту, руки повсюду.

Потом отпускает ее и шагает к машине.

Бросая на ходу:

— Спасибо, милая.

— Слышь, Руб. Опять не спишь?

— Как обычно. Ты вообще можешь не трепаться по ночам?

— Сейчас не могу.

— Ну, сегодня у тебя, так-то, есть оправдание — ты по правде хорошо дрался.

— Где мы в следующий раз?

— Кажется, в Эшфилде, потом Хеленсберг.

— Руб?

— Ну что еще?

— Ты почему не занял комнату Стива?

— А ты почему?

— Почему Сара не заняла?

— По-моему, мать хочет сделать там что-то типа кабинета, чтоб заниматься бумагами и все такое. Ну, так она говорила, по крайней мере.

— Это было бы неправильно, я считаю, — говорю я.

Подвал — владения Стива, и всегда так и останется. Стив уехал, но в доме все остались на своих местах. Так нужно. Я чувствую это в пыльном ночном воздухе, чую на вкус.

У меня есть еще один вопрос.

Я его не задаю.

Не хватает смелости.

Про ту девицу.

Я думаю про нее, но не спрашиваю.

Есть вещи, о которых не спрашиваешь, так-то.

10

Мы тренируемся, и выступаем, и еще тренируемся, и у меня первая победа. Это происходит в Хелленсберге, где против меня — какой-то жлоб, который все время называет меня ковбоем.

— Все, что ты можешь, ковбой?

— Бьешь, как моя мамуля, ковбой.

Ну и в таком духе.

Я сбиваю его с ног один раз в третьем раунде и два раза в пятом. Побеждаю по очкам. Полсотни баксов, но гораздо важнее — победа. Подпёсок почуял ее запах. Это — бесподобное чувство, особенно когда после боя Руб улыбается мне, а я — ему.

— Я тобой горжусь.

Это он говорит потом, в раздевалке, и тут же снова уходит в себя.

Позже мне становится за него тревожно.

Он… Не знаю, как сказать.