Братья Ждер

Редкая цепь всадников выстроилась на опушке елового леса, что тянулся до речки Кракэу. Весть о приезде государя опередила его на час. Князь Штефан ехал шагом, окруженный немногими вельможами, и благосклонно поглядывал на крестьян, выстроившихся по обочинам дороги.

Конюший стоял рядом с отцом Драгомиром в конце липовой аллеи. У дороги толпились тимишские хуторяне. Легкое дуновение ветерка смягчало жару. В загонах на дальнем склоне ржали жеребята. С пастбищ под горой донесся зов бучума. Там, в стороне от тракта, стоял Симион со своими вооруженными служителями. Он, должно быть, не успел даже надеть чистое платье, зато уж в колымаге, которую мчала из долины четверка быстрых коней, сидели знатные люди в дорогих нарядах.

«Куда же девался Ионуц? — думала боярыня Илисафта. — Должно быть, тоже встречает государя». Об этом шустром юнце она меньше печалилась, чем о Симионе. Он малый бойкий и сладкоречивый, да и медведь у него проворный.

Боярыня Илисафта пристально глядела в сторону гор, высматривая орла, который должен парить над княжьим поездом.

Вот и для Штефана-водэ все пошло по-иному. А ведь в молодые годы жилось ему не сладко. Нынче все изменилось. Наверно, теперь у него тоже завелся свой медведь, такой поджарый да быстрый, что стал грозой для всех медведей на свете. А помимо медведя, сказывают, есть у него и этот самый орел, который оберегает его. Звезда Штефана расположена между Большей Медведицей и Змеем, а молитвы иноков с Афона обратили на него милость всевышнего. Сподобиться бы Симиону такой благодати.

Уже час стояла боярыня Илисафта на пороге своего дома, озабоченно и трепетно ожидая повелителя. Колымага казначея Кристи остановилась у ворот. Из нее величественно вышла боярыни Кандакия. Из второй дверцы вышел Кристя и поправил шелковый пояс на могучем своем стане.

Народ, столпившийся около села, внезапно зашумел. Конюший Маноле Черный и отец Драгомир двинулись вперед. Всадники пересекли дорогу и направились к государеву конскому заводу.

Ионуц примчался, весь запыхавшись.

— Что случилось? — спросила в страхе боярыня Илисафта. — Что ты так скачешь?

— Ничего особенного, маманя, только государь повелел своим боярам следовать дальше Романским трактом, а сам завернул к табунам, поглядеть жеребят-однолеток и распорядиться о расширении новых строений.

— Как же так? — всплеснула руками конюшиха. — Значит, к нам не заедет?

— Нет, маманя.

— А я жду князя и блюдо изготовила, которое он отведал однажды у меня, даже пальцы облизал, так был доволен.

— Не печалься, маманя, найдется, кому съесть твое кушанье.

— А мне так хотелось взглянуть на государя, узнать, поседел ли он еще.

— Взглянешь, маманя, А он остановится, посмотрит на тебя с улыбкой и кивнет тебе вот так.

— Ладно уж, не утешай. Неужто не положено человеку в обеденный час сделать привал и покушать?

— Конечно, положено, боярыня Илисафта и любезная матушка моя. Я тоже о том подумал. И поджарил на вертеле шесть перепелок, обложенных липовым листом. Ты же пошли с рабом кастрюлю с твоим кушаньем. Пусть раб скачет на неоседланном коне, держа высоко в руке кастрюлю, и отвезет ее к опушке. А я вместе с вертелами прихвачу и свежих калачей. Все остальное пусть несут в гору другие слуги.

— Не забудь, сынок, скатерть. Постели ее на травке. Нана Кира даст тебе все положенное. А я до того уморилась, что уж не двинусь отсюда. Зря старалась, раз не удостоилась увидеть государя под кровом нашего дома.

— Не печалься, маманя. Сделаю все как нельзя лучше. Скажу государю, что все изготовлено твоими руками. Скажу ему так: «Светлый государь, эти калачи, которых никто другой не умеет так печь, замесила сама боярыня Илисафта. Мне она тоже испекла из теста две птички. Одну я преподношу его светлости княжичу Алексэндрелу. И вот это кушанье, какое едал только царь Маврикий, сготовлено тоже конюшихой Илисафтой. Только этих перепелок, куда менее вкусных, зажарил твой покорный слуга Ионуц Черный».

Казначей Кристя и боярыня Кандакия в великом удивлении слушали этот торопливый разговор.

— A как же мы? — величественно спросила красивая и разряженная супруга казначея.

Конюшиха взглянула на нее с притворным сочувствием:

— Ах, милая невестушка, как же я рада, что ты к нам приехала! И что это за удивительные порядки такие — не пускать нашу сестру в загоны государевых коней? Казначею, возможно, еще удастся пробраться туда с братом. А уж твоей милости прядется здесь остаться, и будем мы друг друга утешать. Не забудь, Ионуц, передать государю в точности мои слова.

— Не забуду, маманя… Я уж заранее все обдумал и взвесил.

Казначей между тем размышлял, слегка сдвинув брови. Наконец величественно шагнул к боярыне Илисафте. Ласковый голос его походил на голос матери, только был гораздо гуще. В этом голосе, во взгляде карих глаз было что-то привлекательное. И речь у него получалась складная, хоть иногда и пустая.