Братья Змея

Он плыл прямо вверх, по мере подъема становилось светлее. Воду наверху заливал свет, там играли зелено-голубые отблески. Аэкон работал ногами, которые словно горели. Когда он приближался к шельфу, стало теплее, и вот он уже в залитых солнцем водах. Золотые лучи пронзали синь подобно лестницам, спускавшимся с находящейся далеко вверху поверхности. Узорчатым косяком блеснули рыбы. Подниматься вверх — быстрее, чем заплывать вглубь. Сколько прошло времени? Пять минут? Четыре?

Сможет ли он продержаться до конца?

Аэкон начал склоняться к тому, что нет. Он все еще барахтался, поднимаясь вверх, изредка взмахивал уставшими руками, но разум его помутился. Он думал о друзьях детства, о собаке, которая у него когда-то была. Вспоминал маленький домик в деревне, в котором рос до того, как был призван к служению ордену. И женщину, которая когда-то была его матерью. Подумал о своей первой остроге — детской, в половину длины гарпуна взрослого мужчины. Все эти видения пронеслись перед ним словно быстро меняющиеся картинки на дисплее. Он не мог сконцентрироваться или сфокусироваться. Просто смотрел.

Он увидел морского мужа, водяного, который явился забрать его жизнь и отнести душу почивать в бескрайнем океане. Высокий, широкоплечий, с бусинками-пузырьками, светящимися по контуру мускулистой фигуры, и ноги его работали вместе, словно рыбий хвост. Древний бог моря, седовласый, бородатый, а в руках у него — зазубренный гарпун…

Водяной приближался, спускаясь по лестнице света. Лицо его было сурово, глаза прищурены, челюсть выдвинута вперед, как у Хирона, кото…

Нет, не как у Хирона. Это был сам Хирон.

Апотекарий Дамоклов подплыл к Аэкону и протянул ему руку. Одурманенный разум молодого воина тут же очнулся и обрел ясность.

Аэкон отпрянул от протянутой руки и покачал головой. Хирон нахмурился. Аэкон еще раз покачал головой. «Помощь не нужна. Я справлюсь сам».

Он снова начал барахтаться, рывками продвигаясь вверх, к поверхности. Хирон грациозно плыл за ним, одной рукой сжимая копье.

В отличие от глубокой сини средних слоев вода под солнцем переливалась серебристыми и желтыми цветами, сияла и рябила на мелководье.

Уже так близко. Так близко.

Они выбрались из воды на пустынный берег из бело-золотого песка. За полумесяцем пляжа вздымались леса: густые, зеленые, буйно разросшиеся вокруг мыса. Солнце Итаки было изысканно-синим и палило нещадно. Но Аэкон ничего этого не видел. В три погибели он, задыхаясь и давясь, брел по бурунам, слыша только грохот пульса. Он пытался расслабить легкие, так долго бездействовавшие, но грудь горела нестерпимо. Кожа, покрытая пупырышками, совсем обесцветилась. Солнце жгло спину.

Хирон шел позади Аэкона, положив гарпун на плечо. Он ровно и сдержанно дышал, прочищая горло и легкие.

— Расслабь гортань, — сказал он.

Аэкон упал на колени на колючий зернистый песок. Его вырвало водой.

— Расслабься, — вновь повторил Хирон. — Перестань напрягаться. Если перестанешь понуждать легкие, они раскроются.

Аэкон кивнул. Спазм в груди начал постепенно отпускать, огонь в отяжелевших конечностях поутих. Воин посмотрел на Хирона.

Апотекарий воткнул острогу в песок и оперся на нее, стоя на одной ноге. Каждые несколько секунд он переступал на другую ногу, спасаясь от обжигающе горячего песка.

— В тень, — сказал Хирон.

Тут Аэкон почувствовал, как песок жжет ему голени. Пошатываясь, он поднялся и следом за Хироном двинулся к густой тени деревьев. Там было прохладно, и пахло влажной растительностью. В глубине чащи звенел птичий щебет.

Аэкон сел на бревно и заставил себя сделать упражнение на расслабление, лимбус, которое успокаивало мышцы и умиротворяло разум.

— Ты считаешь меня глупцом, — наконец произнес он.

Хирон пожал плечами и отвечал:

— Я считаю, ты молод. Полагаю, глупость и храбрость частенько составляют две стороны одной монеты.

Неожиданно Аэкон начал озираться по сторонам.

— Приад?..

— Его здесь нет. И он ничего не знает об этом. И не узнает, если ты не сочтешь нужным ему рассказать.

— Он возненавидит меня.

— Брат-сержант Приад никого не ненавидит. Ненависть — сильнодействующий яд, Аэкон. Ты это знаешь. В разумах членов фратрии ненависти находится не больше места, чем страху. Ненависть омрачает и путает ум. Как глубокая холодная вода.

Аэкон смотрел вниз, на ноги.

— Воину не нужны ни ненависть, ни страх, сынок. Это мешает рациональным военным действиям. Приад не станет тебя ненавидеть. Скорее, даже поймет тебя. Но исключит из Дамоклов.

Аэкон застонал.

— Выбора у него не будет. Ты знаешь об этом, — Хирон прислонил острогу к дереву и тщательно пригладил заплетенные в косу седые волосы. — Таковы правила фратрии. Ныряния в котлован запрещены. Ты опять вернешься к претендентам.

— Но ты же с этим не согласен? — спросил Аэкон.

— Почему это?

— Потому что… ты сказал, что не скажешь Приаду.

— Я беспрекословно подчиняюсь приказам ордена, — заявил Хирон. — Но я апотекарий, поэтому обладаю некоторой широтой взглядов и свободой. Я пришел на пляж поплавать. Я ничего не видел.

— Спасибо.