Братик

– Собери свои вещи, - сказал я его сияющим глазам. - Я забираю тебя отсюда. Хватит уже.

И он крепко сжал мою все еще горящую от силы собственного удара руку своей теплой ладонью, и мы пошли прочь.

Тик-так.

В квартире наверху часы невозмутимо отсчитывали первый час дня.

ЭПОХА ВТОРАЯ

Эра абсолютного безвременья. День - 0,637

– Сах, это мой брат. Шурка. Он теперь будет жить со мной.

– Шурка? - Саха язвительно блеснул глазами поверх очков. - Мальчик, у тебя, правда, такое дурацкое имя?

– Такое же как и у тебя, - огрызнулся я.

Задело меня. Даже сам от себя не ожидал.

Шурка стоял слева и чуть позади меня. Он просто стоял рядом, но почему-то неожиданно делал меня самым сильным, самым могущественным, самым-самым.

Саха просто пожал плечами и улыбнулся. И не скажу, чтобы мне понравилось это понимающее выражение у него в глазах. Но по большому счету, мне было все равно. Плащ Бетмена трепетал за моими плечами.

Я знал, что я спас мир. Знал, что при этом погубил себя и все свои столь немногочисленные идеалы, но оно того стоило. Я спас мир моего маленького брата.

И он платил мне уже хотя бы тем восторгом, с которым воспринял мою (а теперь уже и свою) комнату. Комната у меня, и правда, хорошая, сам знаю, но он стоял в дверях и смотрел на нее так, как будто всю жизнь прожил в общежитии, в коморке три метра на восемь человек. Потом он ходил по ней, осторожно трогал стол, спинку кровати, полки. В шкаф даже и заглянуть не посмел.

Только улыбался мне потрясенно и счастливо.

– Ты садись, Шур, - ободрил я его. - Не стой, как чужой.

Он неуверенно, бочком пристроился на кровати. В ответ на мой вопросительный взгляд виновато пожал плечами:

– Немного больно еще сидеть.

Одним прыжком я был уже в ванной, вторым - вернулся назад с баночкой мази для ушибов. Мне даже в голову не пришло чего-то там ему объяснять. Я велел ему подняться, а сам сел перед ним на корточки, уверенным движением расстегнул и спустил с него джинсики, оставив в одних лишь маленьких белых трусах.

– Ложись, сейчас я тебе помогу.

– Оно и так скоро уже пройдет, - краснея, как девочка-редисочка, промямлил Шурка, но тем не менее покорно лег на кровать.

Я устроился рядом на полу, мысленно поздравив себя с тем, что не додумался, по меньшей мере, уложить его поперек коленок. Не хотелось напомнить ему отца. Узкие бедра обожгли мне руки сладкой прохладой. Шурка издал долгий вздох и полностью расслабился в ответ на мое прикосновение. Следующие минут десять мы провели, купаясь в обоюдном состоянии незамысловатого блаженства. Я втирал крем в его бесподобную попку, он ласково мурлыкал, всецело доверив меня своим рукам.

Чувствуя, что еще пара минут и Шурка так прямо и заснет, я легонько пощекотал ему пятку. Он мгновенно вздернулся в ответ, взрываясь заливистым веселым смехом и отчаянно лягаясь ногами.

Только каким-то чудом я избежал удара в подбородок.

– Ну, все-все, - мне с трудом удалось его угомонить. - Перестань, я больше не буду.

Прижатый моими руками в положении плашмя, он снова расслабился и притих, а потом вдруг позвал:

– Стась?

– Чего?

– А хорошо, что ты меня забрал.

Кхе, не знаю я, что такое благодарность, но то, как он это произнес… Его стоило забрать только ради того, чтобы услышать эти слова.

– Угу, - кое-как неуверенно выдавил я.

– Он очень… очень часто бил меня в последнее время, - приглушенно признал Шурка, не поднимая головы со скрещенных рук.

Я услышал, как скрипят мои зубы. Гнев сдавил горло, черной лавой выжигая рассудок - и оставляя мне только… муть.

Этого человека - нет, этого животного! - больше не будет в нашей жизни, ни в моей, ни в Шуркиной. Никогда.

Шурка теперь только мой.

Я сам не понял, как бешенной судороге ненависти, скрутившей все мое существо, удалось не сбить меня с ритма осторожных ласковых движений. И все же он все равно что-то почувствовал.

– Стась? - снова неуверенно позвал он, приподнимаясь, чтобы оглянуться на меня.

– Ничего, все в порядке, - отозвался я, усилием воли заставляя себя успокоиться.

И Шурка безоговорочно поверил мне.

Его нежная податливая плоть пела под моими прикосновениями.

Я просто не смог удержаться:

– А так он тебя трогал?

Дорожка-дорожка, промеж двух холмиков, куда ты заведешь?

– Ах, - томно. - Нет. Так, нет.

– Стесняешься? Мне перестать?

– Нет. Это приятно, - и почти требовательно: - Еще!

Все, как во сне. Омут затягивает меня. Куда девалась моя одежда? Погружаюсь все глубже, в его глаза, в его родное тепло, его запах, звуки его дыхания, во все изгибы и углы его тела.

Почти не верю в такое чудо!

– Шурка…

Обжигающе горячие ручки-пальчики держат мое лицо. В его бездонном взгляде - я весь, вся моя вечность. Выдох, слетевший с его приоткрытых губ касается моего лица. Сухие, горячие, мягкие губы. Так смело, самоуверенно целующие мои.

– Стася!

Шепот льна. Далекий сорванный крик раненой птицы.

Сиамские близнецы наконец нашедшие друг друга в собственном общем теле. Одном на двоих.

Воссоединение.

– Стася…

В омут по горлышко, до самых глаз, до ноздрей, с головой.

– Стася, подожди… больно.

Пальцы гвоздями в хилую мякоть узких предплечий.