Братик

— Разбередил ты мои раны душевные, бесово семя. Всем им под турком живётся хорошо. Многие дома имеют получше иного османского богатея или мурзы. Живут отдельно, молятся когда хотят, детей крестят и женят. А всё на чём? На крови нашей и страданиях люда православного. Так что таких друзей я при встрече стараюсь быстрее отправить в Ад, ибо только там им место. Никто их не заставляет рабами торговать, наоборот, в очереди стоят за разрешением. У них там это самый уважаемый труд считается. Ещё деньги любят в рост давать, магометанам-то самим нельзя, вера не позволяет. Вот и считай братья-христиане они тебе после этого или иудины выкормыши, кои только кола в зад заслуживают.

Здесь уже я задумался. Надо будет потом проверить слова казака, но чую, что не врёт. Столько горечи вперемежку с ненавистью в его словах, меня аж передёрнуло. И кто бы мог подумать, что нищий бандит, способен на такие мысли и чувства. Не всё значит ещё зачерствело в его душе. Тот продолжил свою речь.

— Есть и другие Иуды, под добрых овечек рядящиеся. Черкассы почитай половину полона татарам сами привозят. И ничего, пока земля не разверзлась от такого непотребства. Как какая война они мол с народом восставшим, да против панов. А сами этот народ и волокут гуртом в Крым.

— Черкасы — это запорожцы?

— Не все. Среди днепровских добрых казаков тоже хватает. Но и гнили, которая за акче[1]мать с отцом продаст также много. И тоже вроде христиане, кресты носят да на церкви деньги жалуют. Только золото это слезами и кровью их же народа пропитано. Нынешний поход возьми, устранились они от войны с Крымом, мол нам делить с ханом нечего.

— По-твоему донцы лучше? — решаю позлить Гришку.

Тот сначала чуть не задохнулся от возмущения. Потом подумал о чём-то своём и усмехнулся.

— Донцы боевое братство, которое цари русские в последнее время под себя подмяли. Но никогда здесь людоловство и прочие мерзости не процветали. Среди нас разного народа хватает и не все они агнцы божьи. Я сам из таких. В набеги ходим, ранее купцов на Волге щипали, да караваны грабили. Девок и рабов для работ тоже захватывали. Но у нас раб может стать свободным и выкупиться никто ему не мешает. А сейчас их и нет вовсе. Да и крестьян беглых иногда крепостили, но редко. Старшины и атаманы тоже много себе позволяли. Во время Смуты, может, чего и было нехорошее. Но донские казаки — это воины, а не работорговцы. И законы у нас жестокие против такой мерзости, которые годами вырабатывались. Даже татары с ногаями больше скот выращивают, нежели за полоном ходят. И поверь, эти самые «братья-христиане» и натравливают их на Литву с Русью, чтобы больше народу захватывали. Зачем простому степняку бросать пастбище, семью и идти по шляху полтысячи вёрст, испытывая голод с холодом? Только если есть купец, который золотом заплатит за полонянина. В набеге можно на пулю или картечь нарваться и не каждый домой возвращается. А купцы только динары считают, да народ православный продают. Да и то, большая часть денег идёт мурзе с главой рода. Они и построили Крым, который стал главным людоловским государством. Вот и думай, где она правда. Слава богу, что недолго этим супостатам жировать осталось, добьём скоро гадину.

Далее казак замолчал и вообще отвернулся в другую сторону. Со стороны казана доходили аппетитные запахи, и я вдруг понял, что целый день не ел. Хотя больше еды хотелось напиться нормальной холодной воды и завалиться поспать на сутки, а лучше двое. Тем временем к костру подтянулись остальные участники дружной степной компании и более упитанный татарин начал наливать варево в подставляемые плошки.

Осторожно приваливаюсь к дереву, чтобы не потревожить раненую голову. Сначала поговорили с Дёмкой, который предупредил, что чувствует приближение большое количество народу. Но меня уже мало что волновало. Я не былинный герой, чтобы убивать несколько сотен одним ударом. Постепенно мысли начали заплетаться, и я провалился в дрёму.

— Они уже близко. Скачут быстро и дерутся, — вывел меня из забытья звонкий голос братика.