Братские узы

С преувеличенным вниманием полицейский медленно просмотрел бумажки, раскрыл книжицу паспорта, пролистал, тщательно слюнявя не самый чистый палец. Пока он терзал документы, Марко по старой, въевшейся в душу раскаленной стружкой осмотрел вагон. Вроде бы ничего особенного: после Прорыва — как здесь громко прозвали маленькую аферу братьев — многие двинулись вглубь страны, спасаясь от мифических чудищ, что вроде как устремились из пустоши на обжитые земли. Наемник позволил себе легкую улыбку: наивные, привыкшие к безопасности и спокойной жизни люди, а стоит возникнуть хотя бы тени опасности, как паника и страх овладевает умами и гонит прочь, заставляет покидать уютные дома и свое хозяйство. Лишь бы бежать, бежать без оглядки.

Вагон был заполнен такими беженцами, бережно сжимавшими в руках свертки с добром, старинные чемоданы и матерчатые сумки, забитые снедью, одеждой, посудой, драгоценностями и прочими приметами спокойной жизни, от которой они добровольно отказались.

Кроме пассажиров в вагоне находилось еще трое полицейских, медленно расхаживающих по узкому проходу между деревянными лавочками, забитыми людьми, в поисках очередного нарушителя, а таких попадалось весьма немало: многие забили свои чемоданы всяким малополезным барахлом вместо того, чтобы позаботиться о полном комплекте документов.

— Так-так-так! — задумчиво разглядывая зернистое изображение на низкокачественной фотографии, вклеенной в документ Веллера, протянул стражник. — Пан Дестози, не так ли?

— Именно, пан мастер-сержант! Урожденный Дино Дестози, скромный лавочник из Пулав. А это мой друг и партнер пан Гернард Мачковский. Вот только беда из-за этого Прорыва! Боимся за свои жизни, пан мастер-сержант!

— Угу! — буркнул обладатель бычьей шеи, затянутой в узкий воротник синего мундира. — А почему именно в Санта-Силенцию?

— Ну, так помолиться за спасение своих душ и своих капиталов!

— Помолиться, угу! — Вместо того, чтобы отдать документы, полицейский, сложил их в плотную пачку и закинул в нагрудный карман. — Прошу пройти за мной, панове, для выяснения обстоятельств.

— Эй, простите! — Марко подскочил с места, сложил руки на груди, тщательно отыгрывая роль незаслуженно обвиненного правоверного гражданина. — А по какому такому основанию вы нас задерживаете?!

Веллер мысленно застонал: нет, только не это. Вспыльчивость и горячая натура брата частенько подводила обоих. Конечно, Марко был отличным стрелком и бойцом, которых редко где сыскать можно, даже в мире, где умение хорошо стрелять и превосходно драться имело определяющее значение. Но притворщик и актер из него — никудышный. Как, собственно, и дипломат. Что особенно ярко стало заметно по заметно удлинившейся морде мастер-сержанта, сначала принявшей удивленное выражение, быстро сменившееся яростью и злостью.

— Чего?! — грозно пророкотал стражник, сдвинул брови к переносице, придав своему лицу весьма зверский вид. — Чего ты сказал?!

Незаметно переместившись поближе к братцу, Веллер прошептал тому на ухо:

— Ты чего творишь! Забыл совсем?

— Забыл что? — состроил Марко непонимающую физиономию, продолжая следить взглядом за удивительными пертурбациями полицейской физии.

— Ни один! Я повторяю, ни один сандоминиканец не посмеет возразить представителю власти! Власть священна и неприкасаема! Даже этот задрипанный полицай — тоже власть!

— Ах, черт!

Только поздно было чертыхаться. Стражник стянул с плеча карабин, наставил широкое черное дуло на Марко.

— Руки за голову!

— Конечно, пан офицер! Само собой разумеется!..

Бедняга так и не успел дослушать окончание фразы. Марко незаметным, будто смазанным движением толкнул ствол в сторону и назад, а приклад дернул на себя. Полицейский, не ожидавший такой прыти от торговца, так и остался стоять, ошеломленно разинув рот, лишь тупо пялился в темный провал ствола.

— А теперь я попрошу… — Но и теперь Марко не дали закончить.

— Тревога! — взревел полицейский, но тут же заткнулся, словив массивную винтовочную пулю могучей грудью.

Багряный фонтанчик возник за спиной за мгновение до того, как массивное тело отбросило прочь по узкому проходу. В вагоне повисло тягостное молчание, но оно длилось не больше пары секунд.

Беженцы — весьма своеобразный народ. Видимо, горе от пережитого расставания с родным домом навсегда оставляет свой отпечаток в душе, хотя сама разлука может оказаться и временной. Люди, хоть раз в жизни пережившие подобное, наверное, обретают потрясающую способность ожидать от жизни самое наихудшее. Это люди, всегда норовящие быть обиженными жизнью. Звук выстрела подобно бичу надсмотрщика сорвал последние остатки самообладания беженцев.