Братство

В этот самый день на Хай-стрит, в Кенсингтоне, "вестминистр" в шляпе, закапанной дождем, подняв воротник в защиту от жестокого ветра, тянул свою глиняную трубку и сквозь очки в железной оправе глядел на прохожих. У него купили еще удручающе мало его зеленоватого цвета газет, и "тип из низов", продававший вечерние выпуски другой газеты, просто выводил его из себя. Мистер Крид со своим односторонним умом, всегда разрываемый между лояльностью к работодателям и политической платформой, которой не разделяла его газета, дважды, пока стоял на своем посту, дал выход раздражению. В первый раз он сказал продавцу "Пэл-Мэл":

- Я ведь условился с тобой, чтобы ты не заходил дальше этого фонаря! И не смей больше никогда со мной разговаривать! Вздумал выживать меня с моего места!

Во второй раз он крикнул мальчуганам, продававшим дешевые газетки:

- Эй, вы, там, смотрите, я заставлю вас пожалеть об этом! Вырываете у меня покупателей из-под носа! Подождите, и вы состаритесь...

На что мальчишки ему ответили:

- Ладно, папаша, не бесись. Ты и без того скоро ноги протянешь, чего уж там.

Теперь наступил час, когда мистер Крид обычно пил чай, но продавец "Пэл-Мэл" отлучился с той же целью, и мистер Крид все не уходил в слабой надежде перехватить хотя бы одного или двух покупателей этого "типа". Так он стоял в полнейшем одиночестве, когда вдруг услышал сбоку от себя робкий голос:

- Мистер Крид...

Старый лакей обернулся и увидел маленькую натурщицу.

- Ах, это вы, - сказал он сухо.

Он знал, что девушка зарабатывает себе на жизнь, прислуживая в этом беспорядочном учреждении - Храме Искусства, - и, верный своей страсти к рангам, сразу поставил ее на общественной лестнице где-то пониже горничной. Последние события давали ему достаточно оснований, чтобы составить о ней нелестное мнение. Ее обновы, которых он не удостоился видеть прежде, навели его мысли на праздник и в то же время усугубили сомнения относительно ее нравственности.

- Где же вы теперь живете? - спросил он тоном, изобличающим его чувства,

- Я не должна говорить.

- Ну что ж, пожалуйста. Можете держать свои секреты про себя.

Нижняя губка маленькой натурщицы уныло отвисла. Под глазами у нее была синева, лицо осунулось и выглядело жалким.

- Что же вы не расскажете, что нового? - спросила она своим деловитым тоном.

Старый лакей издал неясное ворчание.

- Гм... Младенец умер, завтра хоронят.

- Умер... - повторила за ним маленькая натурщица.

- Я тоже пойду на похороны - на Бромптонское кладбище. В половине десятого выхожу из дому. Только это я с конца начал. Хьюз в тюрьме, а жена его стала, как тень.

Маленькая натурщица потерла руки о юбку.

- За что он сел в тюрьму?

- За то, что бросился на жену с оружием. Я был на суде свидетелем.

- Почему он на нее бросился?

Крид глянул на девушку и, покачав головой, ответил:

- Это лучше знать тому, кто в том повинен.

Лицо маленькой натурщицы стало цвета красной гвоздики.

- Я не отвечаю за его поведение, - сказала она. - На что он мне, такой человек? Уж его-то мне во всяком случае не надо.

Искреннее презрение, прозвучавшее в этой гневной вспышке, удивило старого лакея.

- Я ничего и не говорю, - сказал он. - Мне все едино. Я в чужие дела сроду не вмешивался. Но это нарушает порядки. Уж сколько времени я не получаю приличного завтрака. Бедная женщина совсем голову потеряла. Как только младенца похоронят, я от них съеду, подыщу себе другую комнату, пока Хьюз не вернулся.

- Надеюсь, что его там подержат, - пробормотала маленькая натурщица.

- Ему дали месяц.

- Всего месяц?

Старый лакей посмотрел на девушку. "Да, в тебе, пожалуй, больше прыти, чем я думал", - казалось, говорил его взгляд.

- Приняли во внимание, что он служил отечеству, - заметил он вслух.

- Жалко, что ребеночек умер, - сказала маленькая натурщица обычным своим бесстрастным тоном.

"Вест-министр" покачал головой.

- Я всегда знал, что он не жилец на этом свете. Покусывая кончик пальца белой нитяной перчатки,

девушка смотрела на уличное движение. Как бледный луч света, в темную теперь пещеру ума этого старого человека проникла мысль, что он не вполне понимает девушку. Ему в жизни приходилось определять ранг не одной молодой особы, и сознание того, что он не совсем уверен, к какому разряду ее отнести, было похоже на то чувство, которое, вероятно, испытывает летучая мышь, застигнутая врасплох дневным светом.

Не попрощавшись, девушка вдруг отошла от него.

"Ну что ж, - подумал он, - манеры у тебя не стали лучше от того, что ты живешь где-то там в другом доме, да и вид тоже, хоть ты и разрядилась в новое платье".

И он еще некоторое время раздумывал над странной пристальностью ее взгляда и неожиданным резким уходом.

Сквозь кристальную ясность потока вселенной можно было бы видеть, как в этот самый момент Бианка выходит из парадной двери своего дома.

Ее состояние экзальтации, трепетная тоска по гармонии - все это прошло. Странно переплетаясь между собой, ум ее занимали две мысли: "Если бы только она была леди!" и "Я рада, что она не леди!"