Но надо было уйти отсюда до того, как его обнаружат студенты или преследователи. Пройдя через комнату, он снова попал в коридор, из которого можно было выбраться наружу. Но когда он направился к двери, позади послышался какой-то шорох. Резко повернувшись, он так и застыл с маузером в вытянутой руке.
— О, Иисусе, благодарю тебя. Дрю охватила дрожь.
— Я знал, что ты придешь. — В темноте казалось, что голос принадлежит глубокому старцу. В голосе звучали отчаяние и скорбь. — Спаси меня. Ты знаешь, как много я страдал. — Послышалось рыдание. — Они не хотят верить, что твоя мать поет для меня каждую ночь.
Из еле освещенного угла будто вышел призрак. Сгорбленный старик, белый, как лунь, с длинными волосами и бородой. На нем была белая ночная рубашка.
Ужас охватил Дрю. Рука старика сжимала посох. Он был бос. В глазах — безумие.
Боже милостивый, подумал Дрю. Я не в семинарии. Я пропустил ту лестницу. Я пошел дальше. Я в санатории. Это тот самый старый пастор, о котором говорил Хол. Вот где они его держат.
Старик преклонил колени, сжал руки и устремил взгляд на Дрю.
— Спасибо, Иисусе. — Старик плакал. — Ты объяснишь им. Ты скажешь им, что я говорю правду про твою святую мать. Я так долго ждал, чтобы ты спас меня.
Дрю в ужасе отпрянул от него. Старик дышал с трудом, и Дрю подумал, что у него сердечный приступ. Но старик сделал глубокий вдох и запел.
— Не надо, прошу вас, — сказал Дрю. Безумный старик произнес нараспев:
— Святый Боже, благословенно имя Твое. Боже Всемогущий, мы славим Тебя.
Дрю рванулся к двери. Сверху раздался ворчливый голос.
— Отец Лоуренс, снова вы вышли из своей комнаты! Вы же знаете, что вам не разрешено петь по ночам. Вы разбудите…
— Чудо! — вопил старик. — Чудо! — Он снова начал петь. — Бес-ко-неч-ны вла-де-ни-я Тво-и.
11
Дрю выскочил наружу: от холодного воздуха нос стал болеть еще сильнее. Он бросился вниз по бетонным ступенькам, пробежал в темноте через лужайку; ставшая упругой от мороза трава хрустела под его ботинками.
Взглянув налево, он обнаружил, что в семинарии повсюду зажегся свет. Семинаристы, собравшись кучками во дворе, смотрели в сторону приюта. Несколько семинаристов побежали туда, кто-то уже был там.
Здание приюта продолжало оставаться темным. Но потом внезапно стал появляться свет в комнатах сначала первого этажа, потом второго, третьего.
Почему? Дрю не мог понять, в чем дело. Может быть, они думают, что я все еще в здании, или ищут еще кого-нибудь? Того священника, который преследовал меня, последнего из команды убийц?
Ночь наполнилась криками. Когда внезапно зажглись огни в санатории, прямо позади Дрю, он рванул еще сильнее вперед. Яркий свет из санатория хорошо освещал все пространство перед зданием, так что Дрю видел перед собой свою тень, бегущую вместе с ним, и клубы морозного пара, вылетавшего у него изо рта при дыхании.
Кто-то закричал так близко, что Дрю оглянулся. Высокий человек в купальном халате стоял у распахнутой двери санатория, показывая рукой в сторону Дрю. Он с трудом начал спускаться по ступеням, но потерял комнатную туфлю, споткнулся и упал. Однако его крики привлекли внимание. Несколько семинаристов подбежали к нему, другие же бросились вслед за Дрю.
Дрю казалось, что ему все это снится. Он увидел, как трава перед ним взлетела в воздух, но самого выстрела не слышал. Может быть, звук выстрела потонул в шуме его резкого дыхания и в. истошных криках позади? А может быть, оружие было бесшумным? Когда он достиг края участка, освещенного огнями санатория, клочок травы перед ним снова взлетел в воздух. Он стал делать резкие виражи во время бега.
Затем он услышал не звук самого выстрела, а как пуля вошла в траву. Траектория была такова, что снайпер должен был находиться впереди него. На лесистом склоне.
Я между ними, посередине, подумал Дрю, прислушиваясь к крикам семинаристов, бежавших за ним. Знают ли они о снайпере? Остановятся ли, когда услышат его выстрелы?
Но снайпер перестал стрелять, и в этот момент Дрю устремился сквозь кусты в темноту леса.
Его грудь сжимало. Низко согнувшись, он пробирался между деревьями, сквозь кустарник, перелезал через поваленные стволы. Все это напоминало ему его побег из монастыря, и это чувство
“Ночью будет около нуля”, — сказал Хол.