Братство обреченных

Никто не стал спорить или возражать. Все понимали: начальнику и так сейчас несладко. Ведь командир всегда в ответе абсолютно за все, что происходит в его подразделении. Даже если убивают подчиненного. Тем более — при таких обстоятельствах. Случись подобное в советские годы, шеф и сам мог пойти под суд.

Естественно, никто бы не разрешил пьянку (ну и что, что повод, как говорится, святой) в подразделении. Узнай об этом в управлении — головы бы оторвали. В переносном, конечно, смысле. Но и запретить офицерам помянуть товарища как-то не по-людски. Шеф это прекрасно понимал и потому просто закрыл глаза на происходящее.

— Гена, зайди ко мне, — бросил начальник Куравлеву.

— Есть. — Отчего-то у Геннадия стало тревожно на душе. Что это понадобилось шефу? Вряд ли сейчас могло быть какое-то поручение: он бы тогда позвал несколько бригадиров.

Куравлев шел вслед за начальником. Но перед его кабинетом остановился и постучал в дверь, остававшуюся приоткрытой.

— Разрешите? — спросил Геннадий. Таков был этикет: все-таки они люди служивые.

— Заходи, — ответил шеф, который и до своего кресла дойти не успел.

Они сели практически одновременно.

— Я понимаю, что сейчас не самый лучший момент для подобного разговора, — произнес начальник, закуривая сигарету.

Куравлев от этих слов напрягся.

— Но я хочу предложить тебе должность установщика… — договорил шеф.

У Куравлева словно камень с души свалился…

«А с чего ты взял, что ругать будут? — мысленно попенял он себе. — Эх ты, трусишка!»

— Это очень ответственный участок. Подумай. Взвесь свои силы. Справишься? — Взгляд шефа был совершенно отрешен.

— Приложу все силы! — бойко ответил Куравлев, мысленно прикидывая: «Это майорская должность. Насколько же повысится оклад?»

— Хорошо. Пиши рапорт.

Шеф нервно затушил сигарету, хотя сделал всего две-три затяжки, Он был единственным, кто мог курить в помещении конспиративной квартиры. Для остальных существовала курилка.

Куравлев, само собой, не знал, что поначалу шеф хотел предложить эту должность Шилкину. Но жизнь (точнее — смерть) внесла коррективы. На Куравлева выбор пал, в общем-то, случайно. Просто в день убийства он подвернулся под руку заму, который как раз думал, что неплохо бы установить девушек, сидевших во дворе. Геннадий отлично справился с задачей. Это было замечено.

Установщик — сотрудник, который по небольшим вводным данным (часто — просто по имени) должен узнать про человека как можно больше. Адрес, привычки, круг общения. Где работает, с кем спит. То есть всю подноготную.

Новая работа поначалу увлекла Куравлева. После скучной наружки, когда порой приходилось часами сидеть на месте, уставившись в одну точку, установка казалась настоящим живым делом. Ежемесячно Куравлеву спускали из управления по двадцать — тридцать заданий. На каждое — месяц сроку. А если стоял гриф «срочно», то на все про все десять дней. И крутись как хочешь. Хорошо, если в задании стоял домашний адрес. Бывало же — просто фамилия. Ну еще — год рождения. Поди догадайся, какой из десятка проживающих в Оренбурге Зайцевых (или, скажем, Медведевых) нужен всемогущему управлению.

При этом Куравлев не имел права заявиться к соседям «клиента» и махнуть корочкой. Мол, так и так, выкладывайте, что знаете. Ведь он по-прежнему оставался в негласном составе. Ни одна живая душа на свете не должна была догадаться, что это именно ФСБ интересуется неким Зайцевым или Медведевым. Для чего Куравлев наводил справки о человеке, он тоже не знал: не положено. Мог лишь догадываться. Проще всего было работать с теми, кто оформлялся на работу в контору. Таких Геннадий определял сразу. На них присылали полные данные, потому найти человека не составляло труда. Собрать же нужную информацию было уже делом техники.

Когда Куравлев сидел в своем кабинете и перелистывал составленные им дела, на него накатывало приятное чувство сопричастности чему-то великому. Внешне он — маленький и незаметный человек. Живет, как и все: дом, семья. По утрам уходит на работу. Вечером возвращается. Толкается, как и все, в общественном транспорте. Но на самом деле он входит в касту избранных. Потому ощущает превосходство над унылой толпой, бредущей по улицам. Он не просто допущен к государственной тайне. Он сам — государственная тайна.

Бесстрастный созерцатель мира, глаз власти — вот кем работал Куравлев. Через его руки проходили сотни ничего не подозревавших о том людей.