Братство Порога

Чернолицый удостоверился, что оба князя не подают признаков жизни. Дальнейшие его действия были несколько странны. Достав из мешочка на поясе костяную иглу и моток вяленых бычьих жил, он умело и быстро зашил раны на телах трупов. Затем нательной рубахой Гиала старательно вытер обильно залитый кровью пол, а рубаху закопал в каминной золе. Потом тщательно осмотрел угол, в котором просидел несколько часов в ожидании назначенного времени, и, не найдя там никаких следов своего пребывания, бесшумно скользнул в окно.

* * *

По ту сторону Белых гор Гавар, придворный ювелир князя Линдерштейнского, задыхаясь от вечернего зноя, прогуливался по двору собственного двухэтажного каменного дома. В руках Гавар держал арбалет. Тучный ювелир пыхтел и обливался потом, цокая каблуками сапог по мраморным плиткам. Толстенная золотая цепь побрякивала на его голой оплывшей груди, красные шаровары были насквозь мокры от пота. Слуги и домашние скрылись в доме и затихли – Гавар был обуян дурным настроением, а когда такое случалось, никто не рисковал попадаться ему на глаза. Услышав тяжелое хлопанье крыльев, Гавар развернулся, одновременно вскидывая арбалет. Здоровенный зубан с раздувшимся брюхом неуклюже брякнулся на бортик журчащего фонтана, под которым неподвижно лежал труп большой собаки с застрявшим в шее арбалетным болтом. Зубан на минуту окунул башку в воду и, напившись, словно издеваясь над хозяином дома, разинул клыкастую пасть, выкатил бельма и душераздирающе запищал.

Хотя от фонтана его отделяло не более десяти шагов, Гавар долго прицеливался, всхрипывал, хлюпал носом и ожесточенно дергал бровями, стряхивая капли пота, катящиеся со лба. Зубан снова запищал и захлопал лохматыми крыльями, явно собираясь взлететь, – и ювелир нажал крючок. Тяжелый арбалетный болт, пронзив тварь насквозь, сшиб ее в воду, где плавали уже три такие же зверюги, которые на свое несчастье решили утолить жажду во дворе дома ювелира.

– Готов! – торжествующе заорал Гавар, швыряя арбалет себе под ноги. – Гадина! Вонючая гадина! С-скотина! Сдох, мр-разота!

Надо сказать, что тирада эта предназначалась вовсе не безвременно почившей твари. Посылая болты, ювелир видел перед собой не зубанов (и не сторожевую псину, которая в неурочный час выбрела глотнуть свежего воздуха), а проклятого краснобородого Марака-орабийца, ненавистного чужестранца, прибывшего ко княжескому двору Линдерштейна всего полгода назад и уже умудрившегося затмить Гавара мастерством огранки драгоценных камней. Этот-то Марак и был причиной дурного настроения Гавара, именно из-за краснобородого чужестранца лишились жизни вредные крылатые твари и ни в чем не повинная собака… Проклятый орабиец! Чего доброго, этот смуглолицый пройдоха отобьет у Гавара последние заказы и – не допусти, Светоносный! – вселится в его прекрасный дом!

– Ублюдок… – прохрипел охваченный мрачной жаждой убийства ювелир, заряжая очередной болт и оглядываясь в поисках новых жертв. – Ничего… Ничего… Недолго ждать осталось!

Род Гавара испокон веков жил в здешних местах. В роду Гавара ювелирное ремесло передавалось из поколения в поколение. И из поколения в поколение передавались сказания о былых, совсем уже легендарных временах, когда грянула Великая Война, когда в эти земли пришли те-кто-смотрит. Когда люди были вырезаны от млада до стара, дома снесены до основания, а леса и пашни выжжены до черной золы. Гавар и каждый в его роду знали, что опасность повторения прошлого все еще висит над ними и с веками нисколько не ослабла. Поэтому, когда в жизни ювелира появился Гархаллокс, Гавар искренне и с восторгом поклялся в вечной верности обществу без названия, в которое вступил, и не жалел золота на его нужды. Необходимо добавить, что не только впитанная с материнским молоком ненависть к ним двигала придворным ювелиром, а еще и холодный расчет, на котором также был взращен Гавар. Как любой делец от природы, он в каждом явлении жизни прежде всего смотрел на возможную прибыль. Потому и давал Гархаллоксу столько золота, сколько тот просил, – и даже не торговался, ибо знал, что рано или поздно его пожертвования воздадутся ему сторицей.

«Ничего, – думал Гавар, высматривая в небе еще кого-нибудь, чтобы удовлетворить горевшую в груди злую жажду. – Скоро все кончится. Скоро я не в два этажа, а в три дом выстрою. Два дома! А то и три! А этого паскудного Марака привяжу к кобыльему хвосту, и пусть мчат его до самой его поганой Орабии. Тогда уж не я перстни да ожерелья ковать буду, а мне будут ковать. Ничего…»

На высокую изгородь сели еще три зубана. «Сколько ж этой гадости развелось… – неприязненно подумал Гавар. – Откуда они лезут-то? Ведь никогда никто про этих тварей и не слыхивал… Не иначе их работа… Кур таскают, скот портят… На людей нападают, сволочи зубатые-крылатые…»

Он нацелил на одну из тварей арбалет, но выстрелить не успел. Зубаны перелетели со стены на бортик фонтана.

– Сейчас напьетесь… – пробормотал Гавар, отступая на шаг, чтобы упереться спиной о стену дома, – сейчас досыта нахлебаетесь…