Братство проигравших

Я забыл о ней, но в следующую пятницу опять ел свою рыбу и пил свое вино. На сей раз я был в замечательном настроении: мне удалось заключить контракт на издание иллюстрированной биографии Беклина. Это мой любимый художник. Другие, и среди них - мой отец, считают его чуть ли не воплощением безвкусицы. Я же был еще в отрочестве поражен его "Островом мертвых". Мрачный, недвижный морской пейзаж, посреди которого поднимается одинокий остров. К его кипарисам лодка влечет закутанную в белое, прямо стоящую фигуру, и мы знаем, что это не человек, а лишь душа, очищенная от всего земного. Еще я любил две картины, изображавшие виллу у моря и женщину, которая глядела с берега вдаль. На одном полотне вилла еле видна сквозь густую зелень, и молодая женщина в трауре упрямо смотрит на море, а на втором - руины меж голых ветвей, и старуха с опущенными плечами смотрит перед собой. Паны, сатиры, наяды, их массивные тела среди скал и волн божество как смесь зверя и человека. Я представил себе, как будет недоволен отец тем, что альбом Беклина выйдет в нашем издательстве, и это омрачило мою радость. Но все же что-то во мне ликовало оттого, что я назло всем протолкнул "моего" Беклина: что-то во мне было сатиром с его картины.

Я улыбнулся женщине, которая сидела за тем же столом, что на прошлой неделе, и она улыбнулась в ответ.

Когда я в следующий раз опять пришел в ресторан, ее не было. Я сделал заказ и смотрел в окно, теребя в пальцах салфетку. Даже не помню, в каком настроении я был тогда: просто смотрел на почти вечернее небо и пестрые листья под ногами прохожих. Женщина спросила, можно ли сесть за мой столик, и я ответил "да", обрадовавшись и удивившись.

Мы говорили о погоде и еще о других ненужных, никому не интересных вещах. Она заказала мясо с кровью. Ее звали Ксения, "чужая", и в соответствии со своим именем она странно выговаривала слова, как будто с акцентом или, возможно, это был говорок незнакомой мне местности.

Безымянным пальцем она дотронулась до моей руки, лежавшей на столе. Этот жест соединил нас, хотя на ее пальце было кольцо, связывавшее ее с другим. Она прикоснулась ко мне так легко, как не смогли бы никакие слова. Мне нравилось, что между нами ничего не было сказано (ни тогда, ни потом), но все было понято.

Мы сняли комнату на верхнем этаже той же гостиницы, окна которой выходили во двор. В этом здании были странно распределены шик и простота: фойе, ресторан и коридоры были отделаны во вкусе нуворишей, а комнаты поражали бедностью. Синее покрывало на постели и синие занавески на окнах, синяя ваза на деревянном столе: все остальное было белым, но не санитарно-белым, как в больнице, а словно пожухлым. Воздух в этой комнате был свеж, ее всегда проветривали перед приходом гостей. Моя вторая любовь мужчина - просил меня потом, чтобы я привел его в ту же комнату, но я этого не сделал.

Когда она разделась, я увидел тело точь-в-точь как у мраморных статуй и влюбился в идеальные пропорции. Округлости рук и ног - нелепый повод, чтобы полюбить кого-то, ведь в человеке мы должны любить его душу. Однако мы любим музыку или картину за пропорциональность составных черт. Есть тайный ритм в природе. Может быть, ему соответствует формула золотого сечения, хотя я никогда не мог понять, что это такое. Но если этот ритм или эта формула существуют, то тело Ксении уловило их, и в нем была гармония, которой я хотел обладать. Внутри у нее был как будто маленький свинцовый шар, тянувший книзу, отчего ее движения делались плавными. А кожа была совершенно гладкой и мягкой. Мне самому было не совсем понятно удовольствие, которое я получал. Оно, как я уже сказал, было чисто физическим, и в то же время там было что-то еще. В моменты близости она смотрела на меня, и я видел в зрачках мое отражение. Ее рот был полуоткрыт, как будто она хотела что-то сказать, но эта фраза так никогда и не сорвалась с губ. Если бы я знал, как ее любил муж, я оставил бы ее: но она, без сомнения, нашла бы себе другого любовника.

Наши встречи повторялись каждую пятницу, и я предчувствовал их, перебирая бумаги в редакции. От этого я не становился рассеянным, наоборот, с большим усердием читал предложенные мне рукописи. Мои силы удесятерялись и ноги под столом выстукивали победную дробь.