Кен горящими глазами следил из чащи за тем, как серые туши спрутов оставляют слуг нечистого в покое, и одна за другой направляются к противоположному берегу. Пирога на двух веслах уже скрипела кожаным днищем по илистому дну. Работорговец, могучий мужчина в пестрых штанах, сшитых из разноцветных лоскутьев, и в толстой кожаной безрукавке мехом наружу, спорил со своим лучником, пока выбившиеся из сил росомахи отдыхали. Разговор велся на чудовищно исковерканном батви, но метса перед рейдом на юг прекрасно обучили понимать пиратский диалект.
— А я тебе говорю, Череп, что нам не дадут вернуться к своим на веслах. У меня нет ни малейшего желания еще раз драться с этими водоплавающими слизнями. Бросаем лодку, и ноги в руки…
— Тебе Юлл, может, и плевать, а я сам сшивал и конопатил эту пирогу. Пусть лемуты вытаскивают ее на берег, замаскируем ветвями, и пойдем берегом, раз уж по-другому никак нельзя. После победы вернемся за ней.
— Будь по-твоему, скряга, будь по-твоему…
Виновный в смерти атвианских разведчиков Юлл первым спрыгнул, с борта и погрузился по колено в воду. Тяжело ворочая сапогами в густом иле, он развернулся и схватил пирогу за борт.
— А ну, пошевеливайтесь, собаки! Я что же, один буду волочь ее, что ли?
Вначале лемуты, а потом и Череп спрыгнули за борт и потащили свое легкое суденышко к берегу.
Метс подобрался, готовясь к схватке. Одна его рука сжимала гладкий речной камень величиной с куриное яйцо, вторая саблю. Случись у него сейчас лук или хотя бы праща, он перебил бы всех четверых слуг Нечистого, совершенно не рискуя жизнью. Но пришлось довольствоваться тем, что Небеса дали возможность сразиться с ними врукопашную. По крайней мере, на стороне атвианского следопыта внезапность, а это уже немало в скоротечной схватке.
Когда солдаты Нечистого приблизились настолько, что возникла опасность быть учуянными росомахами, метс с истошным воем выскочил из чащи. Он умел вопить громко, словно раненый зверь или умирающий Ревун. Пока не отзвучал длинный парализующий крик, ни один из его противников не успел ничего предпринять. Они лишь стояли, держась за борт пироги, с широко разинутыми ртами, вперив в атаковавшего их человека широко раскрытые от удивления глаза. В несколько прыжков Кен покрыл расстояние до воды и метнул камень.
Череп, пришедший в себя первым и рванувшийся за оставленным в пироге луком, получил удар в лысую башку, послужившую причиной возникновения его клички. Камень разбил голову и, похоже, выбил ему мозги. Юлл, действительно, оказался сообразительным малым. Он в один прыжок заскочил в пирогу, при этом крикнув лемутам громовым голосом:
— Взять его, он же один! Вырвите ему кишки и принесите в лодку голову негодяя!
Росомахи кинулись на следопыта, который расчетливо остановился на берегу. На лесной тропинке он вряд ли решился бы схватиться сразу с двумя лемутами этой породы. Да что там, и с одним он предпочел бы иметь дело лишь в шлеме, со щитом и топором. Но тяжелые хищники вязли в топком иле, что значительно сковывало их движения. По крайней мере, не приходилось опасаться коротких прыжков, которыми Люди-росомахи могли сшибить с ног любого, кто отважился биться с ними грудь в грудь, полагаясь на силу. Самым приятным обстоятельством оказалось то, что лемуты то ли оставили свое оружие в лодке, то ли вообще его не имели, являясь гребцами на пиратской пироге.
Первого же врага, достигшего берега, метс встретил быстрым выпадом, едва успев увернуться от когтистой лапы, чуть не разворотившей северянину лицо. Росомаха еще не знала, что умирает — острый клинок не только глубоко вошел в плоть, но скользнув по грудинной кости, распорол аорту. Тем не менее, разведчику пришлось отступить перед яростно ревущим и хаотично размахивающим передними лапами лемутом. Второй слуга Нечистого рванулся обойти метса сзади, как это делают любые хищники, атакующие сворой, но ил и вода не позволили ему прыгнуть. Запнувшись о корягу, враг помедлил, и метс успел нанести ему удар в плечо. Но тут острота клинка сыграла с новым владельцем злую шутку: вместо того, чтобы отрубить лапу или разрубить шею, голубая сталь легкой сабли, наткнувшись на кость, проехалась вдоль нее, срезав длинный тонкий слой шкуры с лапы врага. Метс провалился на ударе вперед и почувствовал, как прямо над затылком прошла лапа раненого лемута. Северянин рванулся, выпрямляясь, но он оказался недостаточно быстр — одуревший от боли в плече мутант успел рубануть его лапой по ребрам. Удар едва не вышиб из метса дух, он застонал и попятился, благодаря Всевышнего за то, что когти зверя лишь разорвали одежду, а не плоть. Тем не менее, пришлось отступать, перебросив саблю в левую руку и держась за ушибленный бок.
Визжа и клацая зубами, лемуты наступали, правда глаза одного из них уже покрыла смертная пелена, а из груди фонтаном била кровь. На суше прыгучие твари получили определенное преимущество, каковым не преминули воспользоваться. Мутант, раненый Кеном в плечо, совершил короткий бросок в ноги, метя лапами северянину под коленки, а оскаленной головой — в низ живота.