Братство Трилистника (СИ)

Новый Орлеан — Сьерра-Невада 1819 год

С Доминикой я поругался на второй день нашего знакомства. Вообще-то она хорошая девушка, но мы не сошлись взглядами на роль женщины в обществе. Я считал, что, несмотря ни на что, несмотря на любое равноправие, у женщины должна быть семья и дети. Мина же просто приходила в раздражение с таких рассуждений, начиная ехидничать и издеваться. Поскольку я человек дико самолюбивый, то всё закончилось нашей ссорой.

Я разозлился. Плюнул на это «бабское царство» и уехал к французам. Там познакомился с весьма выдающимся экземпляром галльского революционера — Жаном Журне. Не знаю, был ли такой в моём мире, но, я думаю, если и был, то наверняка оставил заметный след. Когда мы с ним познакомились, ему было всего двадцать лет, а он уже успел примкнуть к французским карбонариям и по сей причине сматывался от суда на Родине, которая именно в это время была опять монархией и особо сильно не любила всяких революционеров.

Вдобавок ко всему он ещё был и поэтом. То есть был рассеянным, а словом владел лучше, чем оружием. Очень хотелось ему рассказать, что агитаторы нам сейчас не требуются, в отличие от бойцов, население у нас итак сагитированное дальше некуда. Но Доминика подтягивала их по огневой подготовке, так что, возможно, они будут полезным подспорьем, но я всё равно считал, что оружие надо забрать, а французов оставить и сматываться как можно шустрее из этого города. Новый Орлеан меня раздражал своим запахом болота и общей неустроенностью города. Но Жан Журне хотел меня развлечь и таскал меня по городу, показывая достопримечательности, пока с нами не произошла очень странная история через сутки после нашего знакомства и на четвёртый день пребывания в городе. После неё я вообще зарёкся ходить по новоорлеанским барам в столице Луизианы, а желание смотаться стало просто нестерпимым.

Проще говоря, очередная попытка Жана показать мне город, в котором он оказался за месяц до моего приезда, закончилась в баре на Мейн-стрит, где мы приземлились, чтобы выпить чего-нибудь прохладительного и желательно не пахнущего болотом.

После пары кружек пива, у нас, естественно, завязался разговор с местными, которым мы рассказывали про британскую оккупацию Калифорнии и про то, что если бы САСШ нам помогли, то мы бы уже совместно прогнали бы англичан из Нового Света. Аборигены с нами соглашались, мол, да, достали проклятые бриташки и надо бы по ним вдарить с двух сторон.

И тут случилось это…

Посреди разговора вдруг поднялась какая-то дамочка (что она тут делала, непонятно) и грубым голосом вдруг начала вещать, обращаясь к сидевшим с нами американцам:

— Что вы их слушаете? Поверьте! Я сама калифорнийка! Жила там много лет! Дочь офицера! Просто поверьте, не всё так однозначно, никто не хочет независимости!

Мы немного даже опешили. Но тут пришёл на выручку бармен, кажется, его Джимми, звали.

— Послушай, дамочка, — сказал он. — Во-первых, что ты здесь делаешь? Это заведение не для баб, а во-вторых, что у тебя с лицом?

— Как что с лицом? — заозиралась мадам в поисках зеркала.

— Трёхдневная щетина, — веско, припечатывая, сообщил ей Джимми.

Дамочка выругалась так, что у местных реднеков уши свернулись в трубочку. Потом задрала юбки, под которыми оказались волосатые и кривые ноги кавалериста, и рванула прочь из бара. Мы её, или его, не преследовали. Да и зачем?

— Вчера на балу у губернатора, тоже какая-то дочка офицера выступала, — сказал Жан, пребывая немного в прострации. — Когда спросили, а в какой армии служит её папа-военный: британской, русской или испанской, точно так же дёрнула. Только говорят, ещё и через забор прыгнула, потому что губернатор велел спустить собак. А заборчик там, метра полтора будет.

— Вот что мне кажется, — проинформировал нас бармен. — Это британцы тут воду мутят, собаки. Вот, ребятки, вы абсолютно правы. Этих сволочей надо с континента пинками гнать, иначе никому житья тут не дадут.

И мы вернулись к прерванному разговору. Но больше я по тем барам не ходил. Оно мне надо — волосатые ноги разглядывать?

Словом, очень жаль, что нельзя смотаться морем. Чисто теоретически проскочить можно, а вот практически… да и нам нужна будет дорога для торговли оружием с американскими дельцами. Хотя свою позицию, близкую к мнению Наполеона, я озвучил: любая партизанская армия должна вооружать себя сама. И тем оружием, боеприпасы к которому можно свистнуть у противника.

Объективен я был тогда или нет, я не знаю. Возможно, мне просто не понравился Джозеф Морган. Какое отношение он имел к тем самым Морганам, непонятно, но лучше бы было держаться от него подальше. Какой-то он был мутный, и я не мог ему доверять вообще.

И очень скоро выяснилось, что я был прав. Прогуливаясь с Жаном по французскому кварталу, я случайно задел плечом некоего гражданина, шедшего нам навстречу с надвинутой на глаза шляпой. Извинившись, я задержал на миг взгляд на его лице, которое мне показалось знакомым. Я решил окликнуть его.