— Твоя аргументация не лишена смысла, — согласился Роберт Чинг. — Н-да… В самом деле, Лига обречена, а случай, который представляется для ее полной нейтрализации, стоит многих других. Однако мне не хотелось бы отдавать преимущество Гегемонии в этой операции. Это было бы равнозначно усилению Порядка. К тому же, если Лига и должна исчезнуть как социальный фактор, то я совсем не желаю смерти Борису Джонсону…
— Я что-то совсем не узнаю вас, Главный агент! — усмехнулся Н’Гана. — Можно подумать, что у вас какая-то слабость к этому типу!
Чинг улыбнулся.
— А разве нельзя хотя бы иногда позволить себе что-нибудь в таком роде? Этот человек меня трогает. Он двигается наугад во тьме, чтобы способствовать триумфу Демократии, о которой он ничего не знает. Он даже не может опереться на Теорию Социальной энтропии, чтобы укрепить свою веру в неизбежное падение Гегемонии. Вся деятельность Демократической Лиги является длинным перечнем провалов. Однако он не опускает руки. В конце концов неудачливая храбрость является также фактором Случайности. Как героизм. Как чистое и простое ослепление. А в Джонсоне сочетаются эти три достоинства. Или недостатка. К тому же, если судить объективно, он ведет борьбу, параллельную нашей. У нас общая цель — падение Гегемонии и всеобщая свобода. Несмотря на все его недостатки, разве не заслуживает такой человек нечто большего, чем бесславная смерть в лапах Гегемонии?
Брат Фелипе рассмеялся:
— А вы уверены, что не рационализируете произвольно обычное чувство аффекта, Главный Агент?
Роберт Чинг улыбнулся и пожал плечами:
— Еще раз я оказываюсь во всем виноватым. Но подумайте сами. Разве сама активность не является Фактором Случайности? Спасая Бориса Джонсона, без достаточных на то оснований, разве не следуем мы закону Хаоса? Важное уточнение: я ведь предлагаю спасти не Лигу, а только Бориса Джонсона. Лига должна исчезнуть, но Гегемония не должна извлечь из этого выгоду. У нас особая роль. На этот раз мы открыто примем сторону Лиги. К тому же… Мы должны получить перевес как над Лигой, так и над Гегемонией. Мы указываем победителя и побежденного, однако и победитель может быть неудачником!
— Мне кажется, что у вас уже есть готовый план, — сказал Фелипе.
— Конечно! — отвечал Роберт Чинг. — Это будет самый хаотичный акт, который мы когда-либо осуществляли, акт, который понравился бы самому Марковицу. Я даже осмеливаюсь утверждать, что невозможно сделать ничего более хаотичного, кроме разве что, Всеобщего Хаотичного Акта.
Затем он продолжал, повернувшись к Дунтову:
— Я считаю, что для вас настал момент порвать с Демократической Лигой, Брат Дунтов. Мне кажется, что будет справедливо, если мы доверим вам руководство нашей небольшой экспедицией на Меркурий. До сих пор вы служили Хаосу в тени — и вы хорошо служили ему. Теперь вы будете служить ему открыто. У меня есть некоторые планы на ваш счет. Планы в масштабе… Галактики.
Дунтов был ошеломлен. Он в растерянности покачал головой, как лунатик. Он чувствовал, что чудо захватывает его. То самое чудо, которому он до них служил всей душой, слепо, безоговорочно веря в него. И эта вера была вознаграждена!
Однако у этого нового чувства был в то же время горьковатый привкус. Ведь эха вера в грандиозную неизвестность была его единственным и достаточным смыслом жизни. Усилится ли она или уменьшится в контакте с людьми, живущими с Хаосом в таком единстве, о котором он до сих пор не осмеливался даже мечтать?
7
На юго-западе большого Нью-Йорка, намного дальше того места, которое когда-то называлось Нью-Йорком, монотонная равнина Нью-Джерси представлялась заинтересованному взгляду в виде нескончаемой гряды просторных и низких зданий, стеклянные крыши которых блестели и переливались под солнечными лучами. Это были многие километры гидропонических оранжерей.
Некоторое оживление было здесь заметно только на ленте-экспрессе движущегося тротуара, которая на высоте многих десятков метров пересекала эту переливающуюся равнину. Вел этот тротуар только к городскому космопорту.
В данный момент Борис Джонсон катился по этой ленте, опустив голову, чтобы мерцающие отблески не слепили, как фары встречных автомобилей.
Его багаж следовал за ним по багажной ленте, но три действительно дорогих для него предмета были спрятаны в его одежде.
В каблуке его левой туфли находилась ампула со смертоносным газом. Разобранный пистолазер был спрятан везде понемногу: в подкладке одежды, в другом каблуке, даже в трусах.
Однако для того, чтобы ампула и оружие могли в свое время быть пущены о ход, хотя бы два из трех комплектов его фальшивых документов должны были удачно пройти контроль.
В Большом Нью-Йорке Джонсон жил под видом Михаила Олинского, техника телевидения, человека достаточно скромного, чтобы привлечь чье-то внимание. Это весьма часто практиковалось Лигой.