Братство волка

Глядя на это несомненное доказательство своей победы, Леонс забыл о боли. Радость наполнила его сердце, голова закружилась от счастья и усталости, и он прокричал изо всех сил:

— Благодарю Тебя, Господи! Это правда: я убил жеводанского зверя!

Немного позднее торжествующие охотники возвращались в Меркоарский замок. Леонс, весь помятый и в ушибах, шел пешком, опираясь на Дени. Некогда грозного зверя перекинули через спину лошади, и его страшная голова и длинные ноги с острыми когтями висели по обе стороны седла. Потом пришел Жервэ, неся на руках бедного Кастора, который жалобно поскуливал от боли, хотя вид его убитого врага, раскачиваемого рысью лошади, порой еще, казалось, возбуждал его ярость. Шествие замыкали крестьяне, которые были едва ли не счастливее всех: ведь больше всего вреда жеводанский зверь причинял именно им.

Таким образом достигли замка. Недалеко от главных ворот охотников догнала небольшая группа людей, настолько же молчаливых и грустных, насколько те были шумны и веселы. Состояла она из слуг, несущих на носилках бесчувственное тело, завернутое в плащ. За ними следовало несколько человек, которых из-за наступающих сумерек нельзя было узнать в лицо. Леонс приказал своим людям остановиться и хранить молчание. Когда же носильщики с ним поравнялись, он тихо спросил, указывая на тело:

— Кто это?

Носильщики или не слышали, или не хотели ответить; они молча прошли мимо со своей печальной ношей и вскоре исчезли под сводом ворот. Леонс не решился повторить свой вопрос. Он не успел еще обдумать, что же могло произойти в его отсутствие, когда вдруг услышал радостный голос приора:

— Леонс, друг мой, вы ли это? О, хвала Всевышнему! Вы возвращаетесь целы и невредимы!

— Господь был ко мне милостив и щедр, мой добрый отец! Он послал мне победу над лютым зверем, наводившим ужас на всю провинцию! Но скажите мне, ради бога, кто этот несчастный, которого сейчас пронесли в замок?

— Это был человек, который умер без покаяния. Меня уведомили слишком поздно. Он был уже мертв, когда я пришел на место боя. Впрочем, я сомневаюсь, что он стал бы исповедоваться… Да простит ему Господь его грехи!

— Но… кто? Вы не назовете мне его имя, преподобный отец?

— Нужно ли называть? Леонс, вы теперь единственный представитель древнего и знатного рода Варина.

Леонс несколько минут стоял в задумчивости, в душе его шевельнулась жалость к этому человеку — подверженному страстям и порокам, но смелому до дерзости и отчаянному до безрассудства.

Пока он предавался этим размышлениям, мимо него прошли два человека, один из которых говорил:

— Я исполнил только половину моего долга, мэтр Легри! Я наказал главное лицо, оскорбившее мою госпожу; но этим я не ограничусь. Я даю вам три дня на распоряжения для похорон вашего друга; по истечении этого срока рассчитывайте, что я вас отколочу, как обещал, где бы вы мне ни попались.

Отец Бонавантюр и молодой граф быстрым шагом направились в замок. Они приближались ко входу во внутренний двор, когда раздался звонкий и радостный голос, который, казалось, заполнил собой все окружающее пространство:

— Леонс, мой милый Леонс!

Графиня де Баржак бежала им навстречу. Лицо ее сияло, как утреннее солнце.

— Кристина! — крикнул Леонс. — Бог даровал мне победу, и я пришел требовать свою награду!

Вместо ответа мадемуазель де Баржак вне себя от восторга упала в его объятия.

Спустя два месяца граф де Варина, барон Жеводанский, начальник королевской волчьей охоты в Жеводанской провинции, сочетался браком в Мендском соборе с графиней де Баржак, владетельницей замка Меркоар. Народ встречал громкими радостными криками отважного охотника, избавителя страны от страшного волка, который и ныне известен под именем жеводанского зверя. Ни до, ни после этих событий не появлялись во Франции животные, подобные ему.

Брак был совершен его преосвященством епископом Алепским, монсеньором де Камбисом, при участии его преподобия Бонавантюра, тридцать четвертого фронтенакского аббата. Его предшественник недавно умер, и прежний приор был назначен на его место. Сестра Маглоар в своем костюме урсулинки сопровождала невесту в церковь и заменяла ей мать.

Кавалер де Моньяк, имевший несчастье убить на дуэли ближайшего родственника жениха, принимать официальное участие в торжестве не мог. Он покинул свой пост почетного конюшего, ему была назначена большая пенсия, которая ограждала его от любой нужды. Любуясь издали своей молодой госпожой, он бормотал про себя с невыразимым наслаждением:

— Что ж, теперь я могу отдохнуть! Пока она находилась под моей охраной, никто не смел обидеть ее безнаказанно. Я убил одного и поколотил другого. Остальное довершит Господь!