Братство волка

Неожиданно внимание Грегуара привлек шум и возня по правую руку от него. Он увидел, что больные и раненые поднялись со своих коек и стали потихоньку к нему приближаться. В их медленных движениях чувствовалась осторожность… Что ж, большего им просто не позволяло их физическое состояние. Парень, сидящий лицом к нему, воспринял это как знак и, тяжело дыша, что-то сказал кюре.

– Зако видел много волков, – перевел тот. – Но жверь, который напал на него, не был волком. У него была вытянутая морда и жубы, как ножи.

Раненые тесно обступили художника. В длинных сорочках, с повязками на голове, шее и конечностях, с тяжелым шипящим дыханием, они настороженно и опасливо смотрели на его эскиз. Жако с такой же осторожностью наклонился в сторону папки с бумагами и протянул перевязанную руку.

– Fai me viere.[3]

Грегуар позволил ему взглянуть. Зверь, покрытый длинной шерстью, с мордой, как у волка, только более удлиненной, словно выпрыгивал с листа бумаги, покрытого туманом штриховки. Внезапный резкий крик, раздавшийся за спиной Грегуара, заставил его подскочить. Признаться, он не ожидал такой бурной реакции. Оглянувшись, художник оказался нос к носу с человеком, у которого была перевязана голова, а из-под бинтов выбивались спутавшиеся волосы. Он остолбенело застыл, открыв рот и распахнув от изумления глаза. Приглядевшись, Грегуар понял, что перед ним женщина. Ее почти нечеловеческий голос был полон страха, а глаза с ужасом смотрели на рисунок. Кюре, ничуть не удивившись ее крику, принялся успокаивать несчастную, которой, очевидно, было знакомо существо, изображенное на бумаге. Он дал ей в руки свой крест и стал бормотать молитву на латыни, которая в его устах, благодаря своеобразному произношению, превращалась в неведомый доселе язык. Четверо или пятеро других страдальцев, воспринявшие показанный рисунок намного спокойнее, молчаливо одобрили его, и никто не выразил своего несогласия с тем, как Грегуар изобразил зверя. Шевалье вновь обратился к Жако:

– Ну что ж… Если это не волк, то что это, по-твоему?

Последовавший ответ был резок, как плевок:

– A diablo! [4]

– Он преувелищивает, – сказал кюре. – Боже, прости его.

– A diablo! – настаивал парень.

И если другие не осмеливались одобрять рисунок вслух, они все же поворачивались к нему и, по примеру кюре, просили Божьего прощения.

Грегуар поблагодарил их и стал складывать свои вещи. Он положил рисунок в папку, а сверху, на всякий случай, прикрыл его еще одним листом бумаги. В тот момент, когда он бросил карандаш в кожаную сумочку, в часовню-больницу зашел Тома д'Апше.

Молодой маркиз, сделав пару шагов, остановился. Он не закрыл за собой дверь, и его черный силуэт в плаще четко выделялся на фоне серой стены. Он был с непокрытой головой, и казалось, будто вокруг его волос желтел ореол солнечного света. Вглядываясь в сумерки, насыщенные запахом беды, и не решаясь пройти дальше, Тома с трудом мог что-либо различить.

– Шевалье! – негромко позвал он.

Грегуар попрощался с кюре и больными и подошел к маркизу. Тот торопливо вывел его на свежий воздух, закрыл за собой дверь и объявил:

– Зверь убил девушку на берегу Сент-Альбан.

Грегуар увидел, что с другого конца двора, со стороны конюшни, к ним приближается Мани и ведет их лошадей, причем уже оседланных. Лошадь маркиза стояла в ожидании у стены часовни под присмотром слуги, который, как заметил шевалье, был обут в сапоги. Тома выглядел бледным и осунувшимся. Нервно теребя в руках свою шляпу, он сказал:

– Я вас провожу. Поехали.

Шевалье кивнул в знак согласия.

Тем временем Мани подошел к часовне, откуда вновь донеслись крики женщины с обезображенным лицом. Мани не казался усталым, и по его виду нельзя было догадаться, чем он занимался в течение своего отсутствия вплоть до нынешнего утра. Обменявшись с Грегуаром немигающим взглядом, он протянул ему поводья, и шевалье отметил про себя, что его лошадь полностью снаряжена, а все приспособления для исследований пристегнуты к задней луке седла.

– Я видел Мани на мосту при въезде в замок, – сообщил Тома. – А эту новость мне передали только что. – Маркиз сказал это так, как будто считал себя обязанным предоставить какое-либо объяснение или заверение, поскольку во время завтрака он, несомненно, чувствовал озабоченность Грегуара.

– Спасибо, Мани, – поблагодарил Грегуар, беря в руки поводья.

Затем шевалье открыл самую большую сумку и бережно положил в нее папку с рисунками. Не успел он протянуть руку к другой сумке, как Мани сказал:

– Все уже здесь.

Грегуар кивнул и коротко ответил:

– Конечно.

Затем он поставил ногу в стремя и взобрался в седло.

– Конечно, – повторил Мани.

Стокбриджский индеец, вероятно последний из своего народа, спокойно ждал, пока шевалье нагонит Тома д'Апше и они двинутся в путь.

* * *