Братва: Век свободы не видать

– В другой раз, детка. Нужно еще одно дельце до утра провернуть. Удачи, милая зеленоглазка! Стань королевой завтра на моей шахматной доске! Очень на тебя с девочками рассчитываю!

– А сейчас давай гони в «Центральную». Нажмем слегка на управляющего, – сказал я, когда мы устроились в «мерсе» – Цыпа за рулем, а я, как всегда, на заднем сиденье.

– Считаю, что надо ребят туда подтянуть, – угрюмо заявил телохранитель, включая зажигание.

– Зачем? – не врубился я.

– Для полной гарантии твоей личной безопасности.

– Но ведь ты же со мной!

– Этого мало. У «Центральной» серьезная «крыша» – армянская группировка. Без надежной страховки соваться туда – себе дороже, Евген!

– Ерунда! – отмахнулся я. – Мы ведь не доить управляющего едем, а лишь побеседовать по душам. Не дуй на воду, браток. Поехали!

– Как знаешь, Евген, я тебя конкретно предупредил. У меня даже запасной обоймы нынче с собой нет. Поимей в виду.

– Что имею, то и введу! – плосковато сострил я, чтоб немного приободрить слишком уж нервного соратника. – Погоняй лошадей давай, перестраховщик!

Цыпа явно хотел еще что-то сказать, но передумал и тяжело вздохнул, смиряясь с неизбежностью. «Мерс» рывком снялся с прикола на автостоянке и вылетел на трассу, вливаясь в общий поток.

Нужное мне четырехэтажное произведение гостиничного искусства располагалось недалече – всего в нескольких кварталах от клуба.

У двойных стеклянных дверей гранитным монументом стоял солидный швейцар с чисто военной выправкой. Небось какой-нибудь бывший полковник-строевик, досрочно уволившийся из армии в запас из-за хронической невыплаты денежного довольствия. Да, натворили дел в матушке-России горбачевско-ельцинские реформы не слабее татаро-монгольского нашествия.

Углядев, что мы прибыли на «Мерседесе», швейцар угодливо склонился в поклоне, предупредительно открывая перед нами двери. Быстро же гордость нации – защитники Отечества то бишь – превращаются в холуев. Впрочем, у них есть смягчающее обстоятельство: голод не тетка.

Пришлось по доброте душевной сунуть в верхний нагрудный карман швейцарской ливреи денежную купюру «на чай».

В обширном холле гостиницы никого, кроме портье, за стойкой не наблюдалось. Непростительная беспечность в наше суровое время. Охрана здесь явно на весьма низком уровне, а глупый Цыпленок пытался лепетать мне о какой-то опасности, кретин.

Портье выглядел совсем не внушительно – худосочный плюгавый тип с полусонными рыбьими глазами навыкате. Отлично зная, как находить общий язык с такого рода никчемными людишками, я сразу выложил перед ним двадцатидолларовую бумажку. Убедившись, что он ее разглядел, я прикрыл баксы ладонью:

– Кто из руководства гостиницы сейчас на месте?

– Фельдман Борис Николаевич, первый заместитель генерального директора.

– Как к нему пройти? – спросил я, подумав с легким сарказмом: до чего всё же наши евреи навострились под русских грамотно канать – и имя и отчество почти у всех российских иудеев славянские. Такие вот пройдошистые прохиндеи.

– А вы по какому вопросу, господа? – Портье вежливо, но пытливо уставился мне в глаза.

– По личному, милейший, по сугубо личному! – усмехнулся я и придвинул к собеседнику зеленую купюру. – Так как найти уважаемого Бориса Николаевича?

Плюгавый цербер задумчиво поглядел на двадцатку:

– По личным вопросам господин Фельдман принимает с десяти до одиннадцати. Приходите завтра.

– Но ведь сейчас всего лишь половина одиннадцатого! – подал голос нахально-находчивый Цыпа, сунув свой пудовый кулак с часами на запястье под нос портье. – Сами гляньте!

– Правильно, – спокойно согласился тот, почему-то даже не отстранившись от мощного Цыпиного «аргумента». – Но пол-одиннадцатого ночи, а не дня.

– Не будьте таким заплесневелым зашоренным формалистом. Это, между прочим, давно не модно! – Я мило улыбнулся и положил на первую купюру вторую, но уже повыше достоинством – полусотню.

Портье наконец-то перестал кочевряжиться и, смахнув баксы со стойки себе на стол, констатировал, скромно потупя взор:

– Вы очень убедительны, господа. Бориса Николаевича найдете на втором этаже в комнате под номером двадцать два.

Поднявшись по широкой лестнице с ковровым покрытием на нужный этаж, мы быстро отыскали номер хитромудрого русского еврея.

Дверь оказалась не запертой. Комната была ярко освещена. Горели не только хрустальная люстра под потолком, но и три настенных бра. Прямо праздничная иллюминация нас встречала. Я посчитал это за хорошее предзнаменование.

Господин Фельдман выглядел точно так, как я себе и представлял: излишне полноватый, с заметной проседью в рыжих волосах, с лоснящимся, гладко выбритым лицом и ушами «пельменями». В добротном твидовом костюме и розовой рубашке без галстука. Он вальяжно сидел в одном из кресел, окружавших круглый стеклянный стол, и весело блестел на нас своими агатовыми глазами.

– Проходите, господа, не стесняйтесь! – полуулыбнулся Борис Николаевич, совсем не удивившись неожиданному вторжению. – Что за проблемы привели вас ко мне в столь неурочный час? Присаживайтесь, Евгений Михайлович, вместе со своим спутником и чувствуйте себя как дома.