Братва: Век свободы не видать

К счастью, мне вкус лагерной баланды уже основательно подзабылся за много лет на доходной должности кладовщика вещевого склада. Имею наличную возможность с воли разными калориями подпитываться. Из столовой мне только буханку шнырь ежедневно носит. Но хлеб в зоне нормальный, со свободы привозится, а не вредная для пищеварения тюремная спецвыпечка, по виду и вкусу сильно смахивающая на мокрый коричневый пластилин. Вкусовые качества этой гадкой пакости врезались в память на всю оставшуюся жизнь: в раннем детстве какой-то веселенький дяденька, друг семьи, подарил мне шутки ради слепленную из пластилина конфету, заверив, что она шоколадная. Отплевавшись, я долго потом ревел от незаслуженной горькой обиды, и с тех пор весьма недоверчиво отношусь к любым подаркам и презентам, вечно подозревая какой-нибудь подлый подвох. Всего с одного раза такой вот условный рефлекс у меня образовался. Ничего особо удивительного, впрочем. Я же не подопытная собачка академика Павлова, которую нужно десять раз электротоком долбануть, прежде чем она усвоит, наконец, что к крайней справа миске близко подходить опасно.

Как выяснилось, некоторые цеха обезлюдели не до конца – из распахнутых ворот третьего механосборочного мне навстречу вынырнула грузная туша прапорщика Мясоедова, с явным трудом умещавшаяся даже в шинели пятьдесят восьмого размера.

Одутловато-опухшая бордовая морда промзоновского контролера, как всегда, выражала единственное и страстное желание – поскорей опохмелиться. Небось и рыскал мент по пустому цеху в надежде зашмонать по-тихому в свою пользу чью-нибудь спиртовую заначку. Но, судя по разочарованно-злобной роже Мясоедова, обыск желаемого результата не принес.

– Кого я вижу! Самый хитромудрый кладовщик учреждения! – оскалил прокуренные лошадиные зубы прапор, преграждая мне путь и многозначительно поигрывая своей увесистой резиновой палкой. – Куда поспешаешь, Монах? Опять водкой торговать?

– Не твое дело, командир! Давай хотя бы накануне моего освобождения ссориться не будем. Лады? – Я попытался обойти живую легавую преграду, но в грудь мне жестко уперся конец дубинки.

– Ты, никак, угрожаешь представителю власти? – вкрадчиво поинтересовался этот наглый любитель чужой выпивки. – Мечтаешь в штрафном изоляторе на ночь тормознуться и на волю остриженным наголо выйти? Так, что ли?!

– За какие, любопытствую, прегрешения мне такое счастье светит? Порожняки гонишь, командир! – Я старательно и успешно удержался от привычного сорокаэтажного мата и даже одарил ненавистного мента своей коронной доброжелательной улыбкой, являющейся обычно предвестником безвременной смерти собеседника. Но Мясоедов, козел, был явно не в курсе причуд моей мимики и потому совсем не испугался.

– Есть за что, не переживай! – злорадно осклабился контролер, тыкая дубинкой в мою телагу, где предательски забрякали друг о дружку бутылки. – Навалом, как вижу! Затарен под завязку алкоголем, строго запрещенным правилами внутреннего распорядка – это раз! Наверняка и «перышко» при тебе имеется – это уже два! Вы ведь, масти недобитые, без ножей не ходите – своих же братьев уголовничков опасаетесь! В цвет базарю, Монах?

Я внимательно-пристрастно вгляделся в мутные, по-кроличьи красные глаза Мясоедова и со всей очевидностью вдруг понял, что сегодня тяжкий похмельный синдром для этого тупого плебея значительно страшнее, чем пуля в живот или нож под ребро завтра.

– В натуре, у тебя кукушка окончательно съехала. Либо гуси улетели. Одно из двух – третьего не дано! – подвел я печальный итог своим наблюдениям. – Ладушки! Глубоко сочувствую, командир, и потому предлагаю выгодный компромисс. К твоему сведению, у меня принцип такой: живи и давай жить другим! Если не слишком накладно, ясно! – Я вынул из подкладки фуражки десятитысячную гербовую бумажку и сунул ее в потную лапу прапорщика, тут же захлопнувшуюся, как волосатый хищный цветок, поймавший беспечную муху.

– Подкуп должностного лица при исполнении им служебных обязанностей – это три! – казенным голосом пробухтел Мясоедов, жадным плотоядным взглядом ощупывая мою спиртовую телагу, но дубинку-«шлагбаум» все же опустил, видно, вовремя сообразив своими куриными мозгами, что за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. Лучше уж синица в руке. Десятитысячная банкнота то бишь.

Остаток пути до родной вещкаптерки я преодолел без новых приключений. За что был искренне признателен Господину Случаю, так как денежных знаков, чтоб отмахиваться ими от назойливо-алчных контролеров, у меня при себе более не имелось.

Гришка активно суетился изо всех шныревских сил: на электроплитке в чугунной сковороде уже аппетитно шкворчала, зажариваясь, яичница на подсолнечном масле, а Гришуня так остервенело елозил мокрой половой тряпкой по линолеуму, словно вознамерился протереть в нем здоровенную дырку. Или две.

– Не расстраивайся зря, браток! – дружески хлопнул я по сгорбленной спине Гришки. – Мой сменщик в отряд тебя не спишет, останешься здесь и дальше работать. Я с Конторой уже побазарил на сей счет. Получил в спецчасти обходняк?