Браватта

Ауэрштедт кивнул. И начал говорить в тональности доклада офицера в штабе.

— Я уполномоченное лицо лорда-канцлера Ментеллина. Сегодня днем я получил разрешение моего господина оказать любое содействие вам для преодоления политического кризиса во Фрейвелинге. Для реализации этого вы можете располагать мной и моими людьми.

Да Гора от неожиданности поперхнулся воздухом.

— Ваши люди… — проговорил он после паузы. — Это же не отряд табранских рейтар, который вы разместили под городом?

Ирония отскочила от непроницаемо-серьезного лица полковника.

— Это шпионы, барон. — ничуть не смутившись, ответил полковник. — Мои агенты в Сольфик Хуне. Не будем делать вид, что вы не понимаете, кто я такой и в чем заключается моя работа.

“Человек Ментеллина сообщает, что он мой коллега. Предлагает в помощь свою сеть агентов! Фактически — готов ее вскрыть! Наши дела настолько плохи или это своеобразный акт доверия от Табрана? И как, Единый защити, мне реагировать?”

Бенедикт усмехнулся и развел руки в стороны.

— Не будем. Но в чем будет заключаться ваша помощь, полковник? У меня нет недостатка в людях.

Военных барон недолюбливал. Считал, в большинстве своем, людьми недалекими и скучными. Но табранский эмиссар ему понравился. Своей прямотой, решительностью и практичным подходом к делу. Сколько времени прошло с момента демарша в Совете? Два дня, если считать этот законченным! А он уже испросил разрешения у своего лорда-канцлера и получил его.

Ответ полковника вернул уровень симпатии барона к военным на прежнее место.

— Людей у вас в достатке, барон. У вас недостает опыта и решительности. Иначе бы вы уже разобрались с кризисом в Совете и заставили своих танов принять решение по Конфедерации.

Сказал это Ауэрштедт с таким невозмутимым видом, словно бы не отхлестал сейчас словами кансильера коронного сыска герцогства. Бенедикт почувствовал как к щекам прилила кровь, а в горле пересохло.

Сказать он ничего не успел. Потому что полковник рассмеялся.

Это было так неожиданно — преображение чопорного вояки с надменным лицом в нормального человека, что Бенедикт сначала не поверил своим глазам. Гнев отступил, не успев собраться в огненный шар и выплеснуться словами, о которых пришлось бы жалеть.

— Вот видите, барон! — совершенно нормальным, с нотками смеха, голосом проговорил полковник. — Небольшой укол и вы теряете самообладание. Ну ладно я — союзник! А если бы вы сейчас говорили с противником?

“Он что — намеренно вывел меня из себя?” — раздражение еще оставалось, но теперь да Гора смотрел на своего собеседника другими глазами. — “Значит, образ недалекого вояки — не более чем маска? Тогда ты очень хорош, полковник Ауэрштедт!”

Бенедикт знал свои недостатки и никогда не отказывался от уроков.

— Думаю будет лучше, барон, если мы не будем ходить кругами. — сказал табранец. — Я не в восторге от того факта, что мне придеться вскрывать так заботливо взращенную агентуру. Какими бы добрыми и союзническими ни были отношения между нашими странами. Вам, думаю, тоже не хочется посвящать меня в дебри вашего дворянского бедлама. Прошу, не воспримите мою фразу как попытку оскорбить Фрейвелинг — в Табране бардак не меньший. Но у нас вполне определенная задача. Конфедерация. Давайте ее и решать, а все остальное отложим в сторону.

— Согласен с вами, полковник. — ответил Бенедикт уже почти спокойно.

— Давайте выстроим нашу беседу следующим образом: вы мне рассказываете, по возможности честно, что вам удалось узнать, и что вы намерены делать в ближайшее время, а я — что стало известно моим людям. А затем вместе мы пытаемся выработать некий план действий.

Предложение Ауэрштедта было вполне логичным. Бенедикту не нравилось лишь то, что табранец перехватил у него инициативу и теперь явно навязывает свое руководство. Но, можно ведь посмотреть и (почему нет?) — поучиться у старшего и опытного коллеги. Остановить его, в случае необходимости, несложно — земля-то своя.

Поэтому никак не продемонстрировав своего неудовольствия, он кивнул и принялся доводить до полковника результаты работы коронного сыска.

Табранец слушал внимательно и молча. С его стороны не было ни хмыкания, ни междометий, которые почти всегда случаются у второй стороны при долгом монологе первой. Он не кивал в такт словам рассказчика, не хмурил брови и вообще не проявлял никаких эмоций. Стоял, как статуя пророка Кипаги (с таким же как у него невыразительным лицом), и смотрел Бенедикту в глаза.

Кансильер подробно описал сам демарш на герцогском Совете, высказался относительно браватты графа да Вэнни, обозначил свою убежденность в едином корне двух этих событий. Далее, он поделился своими подозрениями об участии в заговоре Речной республики, словом — вывалил на полковника всю ту информацию, что бурлила в его голове уже два дня. В завершение он сообщил табранцу о предпринимаемых действиях. Последняя часть его монолога вышла обидно короткой: слежка за ключевыми персонами, перлюстрация их переписки и попытки добраться до ответов с помощью рассуждений и логики.