Браво Берте

– Что у них за беготня, ментов понаехало? – спросил Сергей, когда с теми же цветами, но без Берты, они вернулись к машине.

– Бред какой-то, – пожала плечами растерянная Катя. – Директор, сказали, застрелился. Три дня искали, вчера тело в лесу обнаружили, сотрудников опрашивают.

– Круто. А ваша куколка где?

– Старшая медсестра сказала, в среду забрали в психбольницу. Получается, теперь спросить не с кого.

– Упекли в психушку? – Сергей присвистнул. – Не удивляюсь, старушенция, помнится, с характером. Думаю, копец ей, как этому директору.

– Не каркай, – попросила Катя. – Она нормальнее нас всех.

– Каркай не каркай, исход предрешен. Адрес срисовали?

– Да. У старшей медсестры за деньги. Село Каменское по Киевскому шоссе.

Вынув из бардачка и включив устройство GPS, Сергей нашел означенный пункт:

– Вообще-то далековато. Ладно, давайте довезу, все равно день пропал.

Они сели в машину, Сергей рванул по газам.

– Учтите, – увещевал он их по дороге, – там кругом замки, посетителей шмонают, фиг прорвешься. Отцовский приятель однажды загремел в подобную больничку с «белочкой», отец пару раз его навещал, крутые страсти потом рассказывал. Что делать собираетесь?

– По ходу пьесы решим, глядишь, российский бардак поспособствует… и врачебная страсть к деньгам, – ответил Кирилл.

«Я сегодня первый день из отпуска, – средних лет сотрудница вела загорелым пальцем по графам журнала, – как говорите, Ульрих? Вот, нашла. Палата двенадцать. А ваши пропуска где?» – «Мы через проходную внизу, по-вашему, как прошли?» – с этими словами Кирилл увлек Катю вперед по коридору.

Они ворвались в палату 12, где не было Берты. Одна из кроватей зияла голым бесстыдством двух старых ватных матрасов. Верхний – бугристый и тощий, в коричнево-желтых разводах и темно-бурых пятнах, – пялился на них с откровением живого существа, демонстрируя изнанку многих нечеловеческих страданий. Первым из оцепенения вышел Кирилл.

– Пойдем, – сказал он, – попытаем эскулапов, куда они ее сплавили.

– Подожди.

Заметив что-то, Катя подошла к кровати, наклонилась, потянула за торчащий между матрасами крохотный уголок. Это оказалась черно-белая, в изломах и трещинах, фотография, с которой улыбались, стоя в обнимку на фоне моря, озаренные счастьем мужчина и женщина – молодые и редкостно красивые. На обороте было написано: «Привет, мы будем счастливы теперь и навсегда…» Катя вмиг узнала Бертин почерк и строку из любимого «Романса» группы «Сплин». Подняв на Кирилла рыжие в крапинку глаза, где дрожали собравшиеся завесы слез, она прошептала:

– Это он.

– Кто? – не понял Кирилл.

– Ее Георгий… она так и не успела… ее, наверное, больше нет, Кирилл, понимаешь, нет! – сорвалась она на тихий крик.

– Да подожди ты. – Он обхватил ладонями Катину голову, прижал к себе. – Может, еще не поздно.

Тут раздался душераздирающий хохот. Хохотала молодая, обритая наголо толстуха, сидящая на кровати у окна: «Не поздно, не поздно, не поздно, классное слово!» – Скрипя панцирной сеткой, все сильнее раскачивалась она, тыкая пальцем в пустую кровать.

Они спешили, почти бежали по коридору, читая на ходу дверные таблички.

– Вот. Дежурный врач. – Кирилл торопливо постучал.

Из-за двери выглянул парень в зеленом халате и колпаке:

– Вам кого?

– Ульрих Берта Генриховна из двенадцатой палаты, где она?

– Айн момент. – Дверь прикрылась.

Донесся приглушенный диалог:

– Сан Саныч, там молодняк какой-то просочился, Ульрих спрашивают.

– У нас проходной двор, что ли, как в прошлую субботу?

– Звонок внизу починить не успели.

– Валера там на что? Гнать его к черту, вечно линяет за сигаретами, когда не надо. Ульрих под утро ласты склеила, ночная смена доложила. Петрович постарался, любитель суровых мер. Ты в среду дежурил, сколько ей лет, помнишь?

– Много.

– Ну вот. Что там насчет родственников?

– Родственников нет. Что ответить-то им?

– Гони их помягче как-нибудь, без эксцессов.

Медбрат вышел в коридор:

– Вы вот что, ребят…

– Подожди, – оборвал его Кирилл. – Иди на улицу, – велел он Кате, – я сам тут разберусь.

– Нет, Кирилл…

– Иди, я сказал, – повторил Кирилл.

Когда за Катей хлопнула дверь отделения, Кирилл приблизился к медбрату вплотную:

– Так что с ней случилось?

– Ничего особенного, – медбрат дергался, как на шарнирах, – обширный инсульт, по старинке говоря, апоплексический удар.

– С чего так? У нее со здоровьем было все в порядке. Может, скажешь правду?

– Я и говорю правду, какие сомнения?

Кирилл схватил дерганого за грудки, тряхнул как следует, вжал в стену:

– Вы скоты.

Тот, выпучив глаза, вцепился в руку Кирилла:

– Ты что, парень, я здесь при чем? Меня не было двое суток, сегодня утром на смену заступил.

Кирилл достал из заднего джинсового кармана пятитысячную купюру, сунул под нос дерганому:

– Двадцать второго в среду ты дежурил? Давай правду.

Медбрат впился взглядом в новенькую желто-оранжевую бумажку:

– Думаешь, тебе от правды полегчает?

– Мне не надо, чтоб полегчало.

В коридоре тем временем сбилась стайка больных, они дружно и жалко улыбались, участливо кивая в сторону Кирилла головами.

– А ну марш по палатам, щас всем вкачу! – заорал на них медбрат.