Браво, или В Венеции

С наступлением дня одни суда отправились в сторону пролива, другие — к знойному Леванту, а фелукки и шхуны уходили или приходили в зависимости от того, Дул ли ветер с моря или с побережья. Лишь калабриец по-прежнему валялся под палубным тентом или отдыхал на груде старых парусов, изодранных в клочья жарким сирокко. С заходом солнца по воде заскользили гондолы богатых и праздных людей, и, когда на Пьяццу и Пьяцетту ветер принес с Адриатики прохладу, Бролио стала наполняться людьми, которым обычай предоставлял право прогуливаться в эти часы под сводчатой галереей. В этот раз к ним присоединился и герцог святой Агаты, которому, хоть он и был иностранцем, вельможи милостиво позволяли делить с ними это суетное право, зная, что герцог знатного происхождения, и считая его требования к сенату справедливыми. Он ступил на Бролио в обычное время, с присущей ему непринужденностью, так как надеялся, что тайное влияние, которым он пользовался в Риме, и временный успех его соперников обеспечат ему безопасность. Размыслив обо всем происшедшем, герцог решил, что раз сенату известны его планы, то при желании его могли бы давно арестовать; поэтому он подумал, что легче всего избежать неприятных для себя последствий, показав уверенность в своих силах. И когда он , с невозмутимым видом появился на Бролио об руку с одним из высокопоставленных чиновников римского посольства, его, по обыкновению, приветствовали, как того требовали звание и положение герцога. Однако на этот раз доном Камилло владели необычные чувства. Он, казалось, замечал в рассеянных взглядах собеседников осведомленность о его неудавшемся замысле, и часто, когда он менее всего думал, что за ним наблюдают, чей-нибудь взгляд впивался в его лицо, словно стараясь прочесть в нем дальнейшие намерения герцога. Но в остальном никто как будто и не знал, что государство чуть не потеряло богатую наследницу и, с другой стороны, что супруга лишили его жены. Обычное лицемерие сената и решительное, но осторожное поведение молодого неаполитанца не давали никакой пищи для подозрений.

Так прошел день, и, помимо посвященных, ни один житель Венеции ни словом не обмолвился относительно событий, о которых мы рассказали.

Вечером, когда солнце уже садилось, к водным воротам Дворца Дожей медленно подплыла гондола. Гондольер, как обычно, привязал гондолу у мраморных ступеней и вошел во двор. Лицо его было скрыто от взоров, потому что наступил традиционный час, когда надевали маски, а видом своим он никак не отличался от людей его сословия. Оглядевшись, он проник во дворец через потайную дверь.

Дворец Дожей Венеции и поныне является своего рода мрачным памятником республиканской политики, убедительным свидетельством показного характера власти главы республики. В середине его — просторный, но сумрачный двор, какой можно найти почти во всех дворцах Европы. Один из фасадов выходит на Пьяцетту, о которой мы так часто вспоминаем, другой — на набережную со стороны порта. Оба внешних фасада отличаются замечательной архитектурой. Невысокий портик, составляющий Бролио, поддерживает просторные лоджии в восточном стиле, над ними высится облегченная несколькими, проемами каменная стена, кладка которой переворачивает все обычные представления о строительном искусстве. Третий фасад почти скрыт собором Святого Марка, а четвертый омывается водами канала. По другую сторону канала находится городская тюрьма, и близкое соседство ее с резиденцией законодательных властей красноречиво свидетельствует о характере правления. Знаменитый Мост Вздохов соединяет их символически. Здание тюрьмы тоже расположено на набережной; оно не так величественно и просторно, как первое, но гораздо интереснее его с архитектурной точки зрения, хотя дворец больше привлекает внимание оригинальностью стиля.

Гондольер в маске скоро вновь показался под аркой водных ворот и быстрыми шагами направился к своей лодке. За одну минуту он пересек канал, причалил к противоположному берегу и вошел в тюрьму через главный вход. Казалось, он знал некое магическое слово, ибо стоило ему подойти к страже, как без лишних расспросов отодвигались засовы и отворялись двери. Таким образом оп быстро миновал все внешние преграды тюрьмы и достиг части здания, напоминавшей своим видом обычное жилье. Судя по обстановке, ясно было, что люди, обитавшие здесь, не придавали значения убранству своего жилища, хотя в комнатах имелось все необходимое для людей их положения, живших в то время в той стране.

Гондольер поднялся по боковой лестнице и очутился перед дверью, ничем не напоминавшей тюремную, несмотря на то что множество других деталей здания ясно свидетельствовали о его назначении. Он прислушался и осторожно постучал.

— Кто там? — спросил нежный женский голос. Поднялась и снова опустилась щеколда, словно та, что находилась за дверью, хотела узнать посетителя, прежде чем открыть ему.

— Твой друг, Джельсомина, — был ответ.

— Если верить словам, тут все друзья тюремщиков. Назовите себя, а не то уходите.