Браво. Морская волшебница.

Якопо взглядом поблагодарил его и, боясь вмешательства остальных членов Совета, поспешно вышел. Маленькая процессия, следовавшая из зала инквизиции в летние камеры ее жертв, печально характеризовала этот дворец и правительство Венеции.

Они шли по темным потайным коридорам, скрытым от посторонних глаз и отделенным от покоев дожа лишь тонкой стеной, которая, подобно показной стороне государства, за внешней пышностью и великолепием скрывала убожество и нищету. Дойдя до тюремных камер, расположенных под крышей, Якопо повернулся к стражникам:

— Если вы люди, снимите с меня на минуту эти лязгающие цепи!

Стражники удивленно переглянулись, но ни один не решился оказать ему эту милость.

— Я иду сейчас, должно быть, в последний раз к едва живому… — продолжал Якопо, — к умирающему отцу…

Он не знает, что со мной случилось… И вы хотите, чтобы он увидел меня в кандалах?

Голос Якопо, полный страдания, подействовал на стражников больше, чем его слова. Один из них снял с него цепи и знаком пригласил идти дальше. Осторожно ступая, Якопо прошел в конец коридора и вошел в камеру, никем не сопровождаемый, потому что стражникам было неинтересно присутствовать при свидании браво с его отцом, происходившем к тому же в нестерпимо душном помещении, под раскаленной свинцовой крышей. Дверь за ним закрылась, и камера снова погрузилась в темноту.

Несмотря на свою напускную твердость, Якопо вдруг растерялся, неожиданно очутившись в страшном обиталище несчастного узника. По тяжелому дыханию, донесшемуся до него, Якопо определил, где лежит старик: массивные стены со стороны коридора не пропускали в камеру свет.

— Отец! — нежно позвал Якопо.

Ответа не было.

— Отец! — произнес он громче.

Тяжелое дыхание усилилось, потом заключенный заговорил.

— Дева Мария услыхала мои молитвы! — слабо произнес он. — Бог послал тебя закрыть мне глаза…

— Ты ослабел, отец?

— Очень… Мой час настал… Я все надеялся снова увидеть дневной свет, благословить твою мать и сестру. Да будет воля божья!

— Мать и сестра молятся за нас обоих, отец. Они уже вне власти сената!

— Якопо… Я не понимаю, что ты говоришь!

— Моя мать и сестра умерли, отец!

Старик застонал, ибо узы, связывавшие его с землей, еще не были порваны. Якопо услышал, как отец стал шептать молитву, и опустился на колени перед его ложем.

— Я не ожидал этого удара, — прошептал старик. — Значит, мы вместе покидаем землю…

— Они уже давно умерли, отец!

— Почему ты тогда же не сказал мне об этом, Якопо?

— Ты и без того много страдал, отец.

— А как же ты?.. Останешься совсем один… Дай мне твою руку, мой бедный Якопо…

Браво взял дрожащую руку отца; рука была холодная и влажная.

— Якопо, — сказал старик, чья душа еще не покинула тело, — я трижды молился за этот час: первый раз — за свою душу, второй раз — за мать, а третий — за тебя!

— Благослови тебя бог, отец!

— Я просил у бога милости к тебе. Я все думал о твоей любви и заботе, о твоей преданности старому страдальцу. А когда ты был ребенком, Якопо, нежность к тебе… толкала меня на недостойные дела… И я боялся, что, когда ты станешь мужчиной, ты упрекнешь меня в этом… Ты не испытал тревоги родителя за свое дитя… Но ты сторицей вознаградил меня за все… Стань на колени, Якопо, я еще раз попрошу бога не оставить тебя своей милостью!

— Я здесь, отец.

Старик поднял дрожащую руку и голосом, который на мгновение вновь обрел силу, горячо произнес торжественные слова благословения.

— Благословение умирающего отца скрасит твою жизнь, Якопо, — добавил он после короткого молчания, — и прольет мир на твои последние минуты.

— Так и будет, отец.

Грубый стук в дверь прервал их прощание.

— Выходи, Якопо, — послышался голос стражника. — Совет требует тебя!

Якопо почувствовал, как вздрогнул отец, и ничего но ответил.

— Может быть, они позволят тебе побыть со мной еще немного, — прошептал старик. — Я не задержу тебя долго.

Дверь отворилась, и свет лампы озарил фигуры отца и сына. Стражник сжалился и закрыл дверь, снова погрузив все во тьму. Якопо успел в последний раз взглянуть на отца. Смерть уже витала над стариком, но глаза его с невыразимой любовью глядели на сына.

— Он добрый… Он не уведет тебя отсюда! — прошептал несчастный.

— Они не могут оставить тебя умирать одного, отец!

— Мне хочется, чтобы ты был рядом со мной, сынок… Ты ведь сказал, что мать и сестра умерли?

— Да.

— А ведь сестра твоя была еще так молода!

— Обе умерли, отец…

Старик тяжело вздохнул и замолк. Якопо почувствовал, как отец в темноте ищет его руку. Он помог ему и почтительно положил руку отца себе на голову.

— Да благословит тебя пречистая дева Мария! — зашептал старик.

Вслед за торжественными словами раздался прерывистый вздох. Якопо низко опустил голову и стал молиться. Воцарилась глубокая тишина.

— Отец! — позвал он вскоре, вздрогнув при звуке собственного приглушенного голоса.

Ответа не было. Протянув руку, Якопо почувствовал, что тело старика холодеет. Скованный отчаянием, Якопо вновь склонил голову и начал горячо молиться за усопшего.