Браво

грубая лесть легко подавляет вспышки недовольства, порожденные беззаконием. Такова уж человеческая природа: привычка к подчинению рождает в народе глубокое, хотя и искусственное чувство уважения к властям, и потому, когда тот, кто так долго стоял на пьедестале, спускается с него и признается в своей случайной слабости, подчиненные испытывают глубочайшее удовлетворение. Народ прощает ему все его слабости.

В обычный час площадь Святого Марка заполнилась народом; патриции, как всегда, покинули Бролио, и, прежде чем на башне пробило второй час ночи, веселье было уже в полном разгаре. На каналах вновь появились гондолы благородных дам; шторы на окнах дворцов были раздвинуты, чтобы в покои проник свежий ветер с моря, на мостах и под окнами красавиц слышалась музыка. Жизнь общества не могла остановиться только из-за того, что жестокость оставалась безнаказанной, а безвинные страдали.

На Большом канале в ту пору, как и теперь, было множество великолепных дворцов, не уступавших по роскоши королевским. Читателю уже довелось познакомиться с некоторыми из этих величественных зданий, и теперь мы проведем его еще в одно.

Особенности архитектуры, явившиеся следствием необычного расположения Венеции, придают сходный вид всем дворцам этого великолепного города. В здание, куда ведет нас этот рассказ, имевшее свой внутренний двор, входили через подъезд с канала, попадая в просторный вестибюль, а оттуда по массивной мраморной лестнице поднимались в верхние покои с множеством картин и люстр и прекрасными полами, выложенными ценной породой мрамора в виде сложных узоров. Все это напоминало те дворцы, где читатель уже побывал с нами.

Было десять часов вечера. В одном из покоев описанного нами дворца собралась небольшая семья, являвшая собой приятное зрелище. Здесь был отец семейства, человек, едва достигший средних лет, лицо которого выражало мужество, ум и доброту, а в эту минуту еще и родительскую нежность, ибо он держал на руках малыша лет трех-четырех, который шумно резвился, доставляя удовольствие и себе и отцу. Прекрасная венецианка с золотистыми локонами и нежным румянцем на щеках, словно сошедшая с полотна Тициана, лежала рядом на кушетке, любуясь мужем и сыном и смеясь вместе с ними. Девочка с длинными косами – вылитый портрет матеры в юности –

играла с грудным младенцем. Вдруг на площади пробили часы. Вздрогнув, отец поставил малыша на пол и взглянул на свои.

– Поедешь ли ты куда-нибудь в гондоле, дорогая? –

спросил он.

– С тобой, Паоло?

– Нет, дорогая, у меня есть дела, и я буду занят до двенадцати.

– Ты обычно склонен покидать меня, когда тебя что-нибудь тревожит.

– Не говори так! Я должен сегодня увидеться с моим поверенным и хорошо знаю, что ты охотно отпустишь меня для того, чтобы я позаботился о счастье наших дорогих малюток.

Донна Джульетта позвонила, чтобы ей подали одеться.

Малыша и грудного ребенка отправили спать, а мать со старшей дочерью спустились к гондоле. Синьора никогда не выходила одна – это был брачный союз, в котором обычный расчет счастливо сочетался с искренним чувством. Помогая жене сесть в гондолу, хозяин дома нежно поцеловал ее руку и затем стоял на влажных ступенях подъезда до тех пор, пока лодка не удалилась на некоторое расстояние от дворца.

– Кабинет готов для приема гостей? – спросил у слуги синьор Соранцо, ибо это был тот самый сенатор, который сопровождал дожа, когда тот выходил к рыбакам.

– Да, синьор.

– Все приготовлено, как было сказано?

– Да, ваша светлость.

– Нас будет шестеро. Для всех есть кресла?

– Да, синьор.

– Хорошо. Когда первый из них приедет, я тут же спущусь.

– Ваша светлость, два кавалера в масках уже ждут вас.

Соранцо вздрогнул, снова взглянул на часы и поспешно направился в самую отдаленную и спокойную часть дворца. Открыв небольшую дверь, он очутился в комнате перед теми, кто уже ждал его прихода.

– Тысячу извинений, синьоры! – воскликнул хозяин дома. – Мне не приходилось прежде выполнять такие обязанности, – не знаю, насколько вы опытны в этом деле.

Время пролетело как-то очень незаметно для меня. Прошу вашего снисхождения, господа. Своим усердием в будущем я постараюсь искупить эту оплошность.

Оба гостя были, старше хозяина дома, и, судя по каменному выражению их лиц, за плечами у них была большая жизнь. Они вежливо выслушали извинения синьора Соранцо, и в течение нескольких минут разговор шел лишь о самых незначительных вещах.

– Наше присутствие не будет обнаружено? – спросил некоторое время спустя один из гостей.

– Никоим образом. Никто не входит сюда без разрешения, кроме моей супруги, а она сейчас отправилась на вечернюю прогулку по каналам.

– Говорят, синьор Соранцо, ваше супружество весьма счастливо. Но, надеюсь, вы понимаете, что сегодня сюда не должна войти даже донна Джульетта.

– Конечно, синьор. Дела республики превыше всего!

– Я трижды счастлив, синьоры, что судьба послала мне таких превосходных коллег. Поверьте, мне приходилось выполнять этот страшный долг в гораздо менее приятном обществе.