Бразилья

Мать прижала руки к груди. В отличие от других матерей, о которых Марселина слышала на Четвертом канале, Мариза Пинзон отлично понимала, чем ее дочь зарабатывает на жизнь. Марселина – настоящая наследница, Глориа и Ирасема расстроили ее удачным замужеством и дорогими тряпками. Их подростковый бунт заключался в обыденности. С Марселиной же все было по-другому: в случайно оброненных фразах о знакомствах с видными людьми, профессиональных контактах со звездами и эпизодическим романом с умным парнем, который каждый вечер с бледно-голубого экрана вещал всей стране об ужасных вещах, чувствовался аромат той эпохи, когда Королева Клавиш правила из Копа Пэлэс. Для мужчин и детей найдется время, когда дочь станет старше, а сейчас звезды висят достаточно низко, ты в состоянии до них дотянуться, и волшебство все еще работает.

Марселина не хотела прерывать полет матери над тысячей огней Ипанемы, несмотря на горькие сомнения: что, если сестры сделали правильный выбор, а она продала яйцеклетки в обмен на нервозность и двухсекундную похвалу продюсера? Марселина объяснила, о чем передача. Мать потягивала первосортную водку и хмурилась:

– Барбоза плохой черный парень.

– Только не говори мне, что ты помнишь про Роковой финал?!

– Любой кариока помнит, что произошло. Я в то время крутила идиотский и легкомысленный роман с адвокатом Дина Мартина[136]. Дино тогда дал пять концертов в Копа Пэлэс. Он заслуживает того, что ты с ним сделаешь, он выставил нас посмешищем.

– Что? Ты о ком?

– Барбоза. Злодей.

Для Марселины дона Мариза всегда была безошибочной фокус-группой. Мать залпом осушила рюмку:

– Дорогая, не нальешь мне еще?

Марселина разрезала лимон на четвертинки и положила лед в бокал. Мать сообщила:

– Я собираюсь приготовить фейожаду[137].

– По какому поводу?

Дона Мариза принадлежала к тому типу кухарок, которые блестяще готовят всего одно блюдо, чтобы затмить все остальные кулинарные промахи. Су-шеф в кафе «Питу» дал ей рецепт фейожаду десять лет назад, когда она только-только переехала в Леблон, и мать готовила это изумительное блюдо каждую субботу накануне какого-нибудь семейного торжества.

– Ирасема снова беременна.

Марселина почувствовала, как ее пальцы сжались на мраморном пестике, которым она аккуратно долбила лед.

– Двойня.

Треск и звон стекла. Дно бокала лежало на полу вместе со льдом, лаймом и водкой, выбитое слишком сильным ударом.

– Прости. Рука соскользнула.

– Ничего, ничего. Я и так слишком много пью. Такие вот домашние посиделки с рюмкой разрушили жизнь многих уважаемых женщин. Но двойня! Как тебе это нравится?! У нас раньше в семье никогда такого не было. А тут сначала Патрисиа, теперь эта парочка во Флорианополисе рожают одну двойню за другой, словно семена из стручка.

– Сыграй мне что-нибудь. Ты теперь совсем не играешь.

– Ох, меня никто не хочет слушать. Я играю только старье.

– Нет, для меня это не так. Давай. Я с удовольствием тебя слушала, пока шла сюда. Слышно было аж с парковки.

– Боже, что подумают соседи.

«Ты отлично знаешь сама, Королева пятнадцатого этажа, – подумала Марселина. – Как и я, они видели, как ты играла на балконе в тиаре и жемчужных сережках, и улыбались».

– Ох, ты меня сама уговорила.

Дона Мариза выпрямилась на скамейке, несколько раз нажала на педали, как спортсмен, разогревающийся перед бегом с препятствиями. Марселина наблюдала, как пальцы матери порхают, словно колибри, над рычажками смены регистров. Затем она погладила красную кнопку включения кончиком ногтя, и «Дезафинаду»[138] разлетелась в стороны, словно ангелы покоряли небесные пространства между многоэтажками Леблона.

Либераче подмигнул ей с верхней крышки.

Фейжан-Боб засунул пачку американских сигарет за пояс плавок. Плавки, шлепки и его собственная кожа, загоревшая до оттенка мягкой замши. Он суетился, неугомонный и нервный, словно оса, на своей роскошной веранде, то у деревянной скамейки, то около выложенной изразцом посадочной грядки, то рядом со складным столиком. Худой, как хлыст, он явно прекрасно владел своим телом, но Марселина, тем не менее, поблагодарила Бога, что у него нет растительности на теле. От мысли о седых жестких кустиках на груди мужчин за шестьдесят она вздрагивала от ужаса.

– Раймунду Суарес. И как поживает старый пройдоха?

– Много рыбачит.

Фейжан плеснул травяного чая из японского чайника. Напиток пах сырым лесом.

– Это правильный ответ. Знаете, он же мне позвонил. Сказал, что вы вообще не разбираетесь в футболе, но нормальная. Журналисты часто приходят ко мне разнюхивать про Барбозу, так что, увы и ах, вы далеко не первая. Я говорю им, что Барбозы нет, он умер. Я ничего не слышал о нем десять лет. И это почти правда. Но вы все сделали правильно.

Богоматерь Дорогостоящих Проектов, которую Марселина представляла помесью Девы Марии с многорукой индийской богиней – в руках камеры, микрофоны, бюджеты, расписания, – улыбнулась в своем ореоле таймкода. Фейжан постучал по пачке, вытаскивая сигарету. Жест получился странно сексуальным.