Бразилия и бразильцы

— Тысяча пятьсот? Восхитительно, чудесно! Кто больше? Никто? Напрасно. Это отличная корова, одна из лучших в сегодняшней партии скота, стоит гораздо больше, и вы, уважаемые господа, понимаете это не хуже меня! Итак, тысяча пятьсот? Тысяча пятьсот — раз! Тысяча пятьсот — два! Тысяча… Ага: тысяча шестьсот, спасибо, сеньор, вы очень любезны! Тысяча шестьсот — это цена, которую можно дать за теленка, а тут — сеньор имеет шанс купить теленка вместе с его мамашей, да, да, сеньоры! Итак, тысяча шестьсот — раз! Тысяча шестьсот — два! Никого больше?.. Ну, хорошо: тысяча шестьсот — три!!!

Молоток падает на дирижерский пюпитр.

— Продано за тысячу шестьсот крузейро! Поздравляю вас, сеньор, вы сделали превосходную покупку.

На трибунах шелестят жидкие аплодисменты.

…А, потом, ближе к вечеру, когда аукцион окончился, его организаторы закатили грандиозный банкет для всех, кто был в этот день на торгах — кто продавал, кто покупал и кто просто глазел на это грандиозное торжище лучшего в Бразилии скота.

В громадных рвах тлели центнеры древесного угля, на гигантских вертелах медленно вращались истекающие жиром окорока. За врытыми в землю длинными столами восседали две тысячи проголодавшихся и истомившихся участников и гостей аукциона. Им подавали чураско — самое традиционное бразильское блюдо, нечто вроде грузинского шашлыка. От приносимых на столы прямо на вертелах гигантских кусков шипящего мяса гости отрезали длинными ножами порции по вкусу и, обваляв полусырую говядину в фарофе — муке грубого помола из маниоки, — отправляли ее в рот.

Вот тут мы и познакомились, пожалуй, с самым типичным из сегодняшних гаушо — главным поваром этого празднества 48-летним Марио Пинейро. Да, это был настоящий гаушо, хотя он и не совсем соответствовал фольклорному образу, воспетому: в старинных песнях и изображенному на цветных открытках, что продаются в газетных киосках и сувенирных лавках Порту-Алегри.

Марио, разумеется, знаком с трудным ремеслом гаушо. Он умеет скакать на лихом скакуне, набросить лассо на молодого бычка, распотрошить барана и зажарить источающий аромат чураско. Но скакуна у него нет, да и скакать ему некуда и некогда, поскольку работает он каменщиком в префектуре да подрабатывает иногда поваром, как на сей раз. Безземельный батрак, гаушо без скакуна, задавленный вечной нуждой и борьбой с лишениями и невзгодами. Из восьми его детей пятеро умерли, не дожив до года. Остальные трое уже взрослые, они давно покинули отчий дом и зарабатывают на жизнь перегоном скота из удаленных поместий Риу-Гранди-ду-Сул на бойни Порту-Алегри.

Долго беседовать с Марио не удалось: извинившись, он заспешил к своим необъятным жаровням. Вечер мягко опускался на верхушки эвкалиптов, под которыми стояли столы. Трапезу услаждала веселая полька «Сан-Хуан», вселявшая в сердца продавцов и покупателей надежду, что никто не продешевил и никто не купил свою телку втридорога. Все казалось простым и легким. Никто не вспоминал о «Делтеке» и прочих болячках.

Розы для Мавзолея

Воспоминания о Риу-Гранди-ду-Сул хочется закончить рассказом о… цветах. Несколько последних лет в апрельские дни, накануне дня рождения Владимира Ильича Ленина, среди букетов и венков, возлагаемых к подножию Мавзолея на Красной площади, можно было увидеть скромную пунцовую розу. Каждый год такая роза пересекала материки и океаны, принося на прохладный гранит Мавзолея тепло дружеских сердец из бескрайней южноамериканской пампы. Она была сорвана с куста, посаженного заботливой женской рукой под окном маленького деревянного домика в рабочем предместье Порту-Алегри. Перед домом — небольшой палисадник, выходящий на улицу, мощенную грубым булыжником. По улице бегают детишки, гоняя футбольный мяч. Вдали слышны гудки автобусов дальнего следования, идущих в Монтевидео, Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу. А здесь, в доме — тишина и покой. На стареньком радиоприемнике — фотография В. И. Ленина в самодельной рамке.

Мы побывали у хозяйки этого дома Америс Машадо Силвейра, немолодой уже женщины, жены почтового служащего. Мы беседовали с ней о жизни, о наших семьях. О Бразилии и Советском Союзе. О передачах Московского радио, которые семья Америс слушает каждый вечер. О Москве, где эти люди всю жизнь мечтали побывать, но, по всей вероятности, этой мечте уже не суждено осуществиться. Медленно ползет магнитная лента, записывающая взволнованный рассказ Америс Силвейра: