Проделал же он всё очень хорошо. В час дня зашел в указанный ему дядей ресторан и тотчас узнал Эдду: полковник получил от Шелля ее фотографию. «Действительно, красива!» — Он был очень взволнован: отроду не видел шпионок. Все столы были заняты. Джим прошел по длинной комнате, вернулся, изображая досаду, затем остановился и по-французски попросил у молодой дамы разрешение занять место за ее столиком. Сел, преодолевая отвращение и страх, точно перед ним находилась змея. Немного помолчав, Джим спросил, можно ли взять карту блюд.
Эдда, тоже взволнованная — «вот повезло!» — по-английски ответила, что меню ей больше не нужно, она уже всё заказала. Чуть улыбнулась, всё же сохранила
— Вы прекрасно говорите по-английски, — придумал Джим.
— Меня учили языкам с детства. Мой дед был владельцем большой гостиницы. Я швейцарская журналистка, — ответила Эдда. Так ей велел сказать Шелль. «Быть может, с первых же слов сообщать не надо было?»
Джим тотчас объявил, что у него тетка владелица гостиницы в Атланте. Никакой тетки у него не было, но, по его мнению, разведчику полагалось врать возможно чаще и возможно больше: надо только всё помнить.
— Ее зовут Мильдред Рассел. Она чудная женщина.
— Атланта — это, кажется, в Соединенных Штатах? Вы американец?
— Я американский офицер. Служу в SHAPE. — Джим тоже подумал, что это сообщать с первых слов не следовало бы. Впрочем, он еще накануне решил вести дело именно в темпе Юлия Цезаря. «Ну, вот, значит, и никаких сомнений нет!» — подумала Эдда. — Вы в Париже давно?
— Позавчера приехала.
— В первый раз?
— О, нет, я хорошо знаю Париж.
— Я тоже. Я здесь служу уже два года (он служил только год). Позвольте представиться...
Он назвал себя. Эдда назвала свою новую фамилию, по паспорту, который получила через Шелля. Лицо у нее становилось всё умнее и всё хитрее, а у него всё прямее и честнее.
-...Вы похожи на один знаменитый портрет, только я не могу сейчас вспомнить, на какой именно! — сказал Джим. Он это говорил всем женщинам, за которыми ухаживал, и это имело неизменный успех.
— На какой же? Только не говорите, что на Джиоконду! По-моему, она безобразна.
— О, нет, на современный портрет. Ван-Донген? Ласло? — Джим называл первые приходившие ему в голову имена. — Нет, не Ласло и не Ван-Донген... Вспомнил: Тревельян! Габриель Джошуа Тревельян! — радостно воскликнул Джим. Этого живописца он также изобрел, по каким-то бессознательным ассоциациям: Россетти был Габриель, Рейнольде был Джошуа. — Вы живой Габриель Джошуа Тревельян! Верно, вы знаете его портреты, они теперь завоевывают Америку. Он мой личный друг. («Запомнить: Габриель Джошуа Тревельян».)
— Да, как же, я много о нем слышала. Я очень интересуюсь американской культурой. Так вы служите в SHAPE? Что это такое? — спросила Эдда. Ее вопрос показался ей очень тонким. Сама Мата Хари не могла бы вести себя умнее. — Я этого слова не знаю.
— Неужели? — спросил Джим и объяснил ей значение слова.
— Вот как? Ах, я так далека от всего этого! А кто здесь американский главнокомандующий?
«Либо она совсем идиотка, либо у нее какая-то очень хитрая комбинация. Но какая же комбинация тут может быть?.. Если все советские шпионы таковы, то Соединенным Штатам большая опасность не грозит?» — подумал Джим и объяснил, что главнокомандующий действительно американец, но он не американский главнокомандующий.
— Он Сакюр.
— Это фамилия?
— Нет, это сокращение, составленное по первым буквам: Supreme Allied Commander Europe, — ответил он. К ним подошел лакей. Джим заказал дорогое вино и самые изысканные блюда из тех, что были в этом второстепенном ресторане. Считал это полезным для дела; кроме того, ему, как всегда, хотелось есть и пить. Перед Эддой стояла только маленькая бутылка минеральной воды. Он попросил разрешения налить ей вина. К концу завтрака они уже весело болтали.
Полной игривости еще не было, но она приближалась очень быстро.
— Хотите, проведем вместе вечер? Умоляю, не говорите, что вы заняты.
— Я и не говорю. Я не занята.
— Поедем в театр. В какой вы желаете? В Фоли-Бержер?
— Ни за что! Я признаю только серьезный театр.