Брэдбери

— И вот как часть этой аудитории могу заявить: что за скверную пьесу нам порой показывают! Надо полагать, что в эти-то самые ближайшие годы, о которых вы говорите, помимо всего, что должно вызывать аплодисменты, нам наверняка также покажут спектакли о горестях и бедах. Наверняка и на будущий сезон в репертуаре этого театра останутся и трагедии неразделенной любви, и драмы о тяготах и лишениях. Так не прикажете ли и здесь благодарно хлопать, сэр?

— Нужно принимать всё. Каждый из нас проходит свою порцию испытаний. В конце концов мы дойдем до смерти. Люди моего возраста умирают. Мне приходится признать это. Это входит в мою привилегию быть частью мироздания. И я говорю: хорошо, я умру. Люди стареют. Но вот штука: я прихожу домой с поминок и пишу пьесу, или книгу, или короткий рассказ, или поэму. И смерть меня так просто не прихватит. Разве только Господь съездит мне по затылку бейсбольной битой. Понимаете? Каждое утро я просыпаюсь и говорю: это прекрасно! У меня то же чувство, что в двенадцать лет. Вот тогда я посмотрел на волоски, покрывающие руку, и подумал: “Позвольте, я ведь жив! Вот она — жизнь!” И в двенадцать лет я сказал себе: “Ты жив, ты жив — разве это не здорово?” Поэтому надо принимать всё — и горести, и самую смерть. Они есть. Но с другой стороны, есть и все чудеса любви, а одно это уже способно уравновесить всё остальное. Я впервые влюбился в девятнадцать. Я вернулся домой вечером, заперся в ванной и заорал в потолок: “Господи, пусть бы каждый был так счастлив, как я сейчас!” Моя мама подлетела к двери, говорит: “Рей, что случилось? Тебе плохо?” А я сказал: “Мне очень хорошо, мама, мне очень хорошо”. Вот так все устроено: минуты испытаний сменяются мгновениями высшей радости. Первые годы моего брака были годами вдохновения. Это был взрыв! Упоительное сумасшествие. Конечно, так не может длиться всю жизнь. Любовь стихает, вы становитесь друзьями. Но навсегда в памяти остался взрыв первых лет, когда ты говорил: “Слава тебе господи, что я жив и что я все это чувствую”».

33

«— Вы — самый успешный в мире писатель-фантаст. В то же время живете более чем скромно — маленький домик, никакой охраны, каждая комната завалена книгами, бумагами, рукописями…

— О нет, это я вас обманул! — весело сказал Брэдбери корреспонденту газеты «Аргументы и факты». — У меня много ценностей. Видите вон ту мумию фараона Тутанхамона? — Брэдбери ткнул пальцем в сторону сувенира из Египта. — Это огромная ценность! (Смеется.) Я украл ее из музея в Каире! Ладно-ладно, шучу. Но я действительно всегда считал, что труд писателя должен оплачиваться. Например, у вас в СССР много раз издавали “Марсианские хроники”, но мне и рубля не дали. А я очень люблю рубли! (Смеется.) Хотя ничуть не поклоняюсь деньгам. У меня глаза на лоб лезут, когда человек, заработав миллион, покупает дорогую машину “порше”, обзаводится личной охраной и прекращает здороваться с соседями. Мне нужен минимум. И тут вы правы, мой мир — это мой старый любимый дом, по самую крышу заваленный книгами, и мой любой выезд из него — это как для вас съездить за границу. Зачем куда-то ехать? Я фантаст. Просто закрою глаза и увижу себя на Марсе.

— Какой ваш самый интересный вывод за девяносто лет жизни?

— То, что всё в этом мире повторяется. Мое детство пришлось на Великую депрессию, а глубокая старость — на крутой финансовый кризис. Ты смотришь в будущее и видишь там далекие неизвестные планеты, новые космопорты, машины, летающие по воздуху, а всё вдруг заканчивается падением доллара на местной бирже. Но не стану врать: все равно долго жить на свете интересно. Плохо лишь то, что я уже пережил многих дорогих мне людей. Моя жена Маргарет умерла семь лет назад, а ведь не будь ее, если бы я не встретил ее — я никогда не стал бы писателем. Первые годы меня никто не хотел печатать, а она верила и говорила мне: “Пиши! Ты будешь знаменитостью!” Вот теперь меня называют живым классиком. Не могу сказать, что мне это сильно нравится, но звучит лучше, нежели “мертвый классик”…»176

34

В 2007 году вышла повесть «Лето, прощай» («Farewell Summer»).

«С любовью — Джону Хаффу, который живет и здравствует спустя годы после “Вина из одуванчиков”».

Опять и опять Брэдбери возвращался в детство.