Бредень

Тишина на другом конце провода была такой же глубокой, как пропасть между ними. Потом Эдвард прочистил горло. Он считает, что это неразумно, однако – тут он прервал ее яростный выкрик – если она настаивает, то у него есть знакомый, который мог бы помочь. Рона должна обещать, что никому не скажет ни слова, даже своему ирландцу.

И она пообещала.

– Я позвоню, – сказал Эдвард.

– Когда?

– Не знаю. На этой неделе. И еще, Рона, ты слышишь? Если тебя не будет, я не стану оставлять сообщений на автоответчике.

– Этого не потребуется. Я буду дома.

И она сказала Крисси и Тони, что берет неделю отпуска и едет с Шоном в Париж, а Шону – что не может поехать, потому что занята на работе.

Столкнув с колен недовольную кошку, Рона потянулась за пультом. Она включила телевизор и переключала каналы, пока не наткнулась на вечерние новости. Ерзая от нетерпения, она вполуха слушала сообщения о политических событиях, но вот наконец диктор объявил, что сейчас к телезрителям обратится мать жертвы последнего преступления в Глазго. Зажатая между двумя полицейскими, лицом к залу, полному журналистов, сидела маленькая темноволосая женщина. Женщина, не имеющая ни малейшего сходства с убитым мальчиком.

Рона откинулась на спинку дивана. Камера придвинулась к женщине совсем близко, словно для того, чтобы можно было расслышать ее шепот, и теперь стали видны красные воспаленные белки ее глаз и набрякшая от слез кожа. Внезапно ощутив присутствие камеры, женщина подтянулась, глубоко вздохнула и начала:

– Моего сына убили. – Ее голос пронзил сердце Роны. – На него напал маньяк. Маньяк, который преследует мальчиков. Мой сын был умница. У него было большое будущее. Я любила его. Пожалуйста, помогите полиции найти убийцу Джеми. Если у вас есть дети, вы поймете. – Голос задрожал. – Пожалуйста, сообщайте полиции все, что может помочь, прежде чем этот маньяк снова начнет убивать…

Слов не стало слышно, и камера отъехала в сторону, как будто смущенная видом такого горя.

Теперь настала очередь полицейского, сидевшего справа.

У Билла был измученный вид, но профессионализм не изменил ему. Он говорил уверенно и убедительно, как всегда. Ровным тоном он пояснял, что убитый, Джеймс Фентон, был студентом факультета программирования в университете Глазго. Тихий, прилежный студент, замкнутый и необщительный. В распоряжение полиции попала штора, на которой лежало тело, когда его нашли. Они полагают, что убийца очень торопился уйти, иначе он захватил бы штору с собой. Возможно, кто-нибудь сможет ее опознать.

Камера качнулась влево. После тусклых красок горя от цветной шторы зарябило в глазах.

Весь следующий день Рона просматривала криминологические журналы, отмечая статьи, которые уже давно обещала себе изучить. Она только один раз вышла за свежим молоком и хлебом и тут же вернулась, боясь пропустить звонок Эдварда. Но первым позвонил Шон. По телефону его ирландский акцент был заметнее, словно расстояние подчеркивало национальность.

Несколько мгновений они оба смущенно молчали, потом он сказал, что остается еще на неделю.

– Почему? – еле слышно спросила она.

– Парень, которого я заменяю, подцепил во Флориде одну разведенную богачку. – Он пытался шутить, чтобы сгладить неловкость. – Он пока не хочет возвращаться. Поэтому, – начал он, и она расслышала в его голосе опасение, – ты могла бы приехать на вторую неделю.

– Шон…

– Сейчас я сплю на чужом диване, но я могу снять номер в гостинице. Днем я свободен. Весна в Париже и все такое. – Он ждал.

– Не знаю.

– Понятно.

– То есть это будет зависеть от работы.

Молчание.

Он продиктовал ей номер.

– Звони на мобильный или сюда.

– Это там, где ты остановился?

– Нет, в клубе.

– Хорошо.

Конец разговора был не лучше, чем начало. Когда она положила трубку, ей подумалось, что Шон ведь не привык к отказам.

После чая она налила себе бокал вина и включила видео. Кошка опять свернулась у нее на коленях. Эдвард позвонил в девять часов.

– Завтра по почте ты получишь письмо, – сказал он. – И убедишься, что погибший мальчик не имеет к тебе отношения.

– К нам, – поправила она.

Он будто не слышал.

– Надеюсь, этим все и закончится.

Не ответив, Рона положила трубку.

Совершенно естественно, что Эдвард предпочитал общаться по почте. В разговоре могла бы возникнуть необходимость упомянуть имя Лайема либо, что еще хуже, сказать про него «твой ребенок». Эдвард всячески избегал этого. Он всегда воротил нос от своего прошлого, как от дурного запаха. Оно таким и было. И теперь дурной запах преследовал его.

Рона прикончила остатки вина и налила себе еще бокал. Кошка, сердито мяукнув, спрыгнула на пол, предпочтя мягкий коврик ее жестким от напряжения коленям.

Небо прояснилось. В дом проникло вечернее солнце. Комната казалась совершенно пустой. Как моя жизнь, подумала Рона.