Бредовый суп

Тут Сережа стал вспоминать, кто же нравится Светке. И когда он вспомнил, выяснилось, что я не только не читал этого автора, но даже имя его мне было неизвестно. И Светка сказала, что у нее с собой какая-то его книга и я должен прочитать ее непременно.

– Многое там просто гениально, – сказала она.

Мы, видимо, сильно проголодались. Каждый из нас заказал себе большой обед. И мы сразу сосредоточенно набросились на еду и расслабились, только когда мы окончательно разделались с закусками и когда нам принесли третью бутылку Beaujolais-Village. На всех наших стаканах была изображена Эйфелева башня. И Светка сказала, что вид с башни вызвал у нее воспоминание об одном фильме, который она смотрела недавно, и стала что-то рассказывать об этом фильме.

 – Посмотри его, – сказала она мне, – тебе понравится.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– Мне так кажется. Тебе он должен понравиться.

– Слушай, а вот если бы Гоголь Пушкину сказал: “Пушкин, посмотри этот фильм. Он тебе понравится”. Что, ты думаешь, Пушкин ему бы ответил?

– А тогда еще фильмов не было, – сказала Маринка.

– О, это хороших фильмов не было, – сказал Сережа, – а плохие уже были.

– А я не поняла, это тебя обидело? То, что я сказала? – спросила меня Светка.

– А как ты думаешь?

– А что бы ответил Пушкин? – спросил Сережа.

– Конечно, – сказал я Светке, – ты считаешь, что можешь предсказать мое восприятие фильма.

– А что тут такого? Я всего-навсего предположила, что тебе понравится фильм.

– А все-таки, – сказал Сережа, – что бы ответил Пушкин?

– Наверное, вот что: “Слушай, Гоголь, я тоже недавно посмотрел один фильм, и мне он совсем не понравился. Но ты, Гоголь, посмотри его обязательно. Тебе он понравится”.

– Это совсем другое дело, – сказала Светка.

– А какая разница?

– Предполагается, что Гоголю может понравиться плохой фильм.

– А о каком Гоголе вы все время говорите? – спросила Маринка.

– Который как гоголем ходит, – сказала Светка.

– Так не говорят, – сказал я.

– Как? – спросила Светка.

– Так не говорят: “как гоголем ходит”.

– А я и не говорила “как гоголем”. Откуда ты это взял? Я сказала “гоголем”.

– Нет, нет, ты сказала “как гоголем”.

– Как гоголем? С чего бы это?

– Не знаю. Я так услышал.

– Сережа? – сказала Светка.

– Вы оба правы, – сказал Сережа.

– Но ты все-таки посмотри этот фильм, – сказала мне Светка. – Вот увидишь, он тебе понравится.

– Думаю, что нет. А вот Сереже он должен понравиться.

– Так, – сказал Сережа, – а зачем Сережу-то обижать?

– Ага, – сказал я, – значит, для тебя это тоже звучит обидно?

– Конечно, – сказал Сережа.

Мы не долго сидели в ресторане со Светкой и Сережей. И когда мы попрощались с ними, то решили пойти к себе в отель пешком. На тротуарах и даже на мостовых сидели студенты из Рима и ели что-то. У них у всех были одинаковые пакеты с едой. И они все выглядели счастливыми, свободными и беззаботными.

  Г л а в а   20

Они долго говорили в тот вечер – мой отец и его старый друг. Я уже лег спать, а они все вспоминали о чем-то давнем и громко смеялись. А потом они вдруг перешли почти на шепот, и я стал бояться, что смысл их разговора может ускользнуть от меня.

 – Я не понимаю, зачем ты это подписал? – услышал я шепот отца.

– Они могут заставить тебя подписать все что угодно, – сказал друг моего отца.

– Они пытали тебя? – спросил отец.

– Они били по почкам. Считалось, что так не остается никаких следов. Но это было далеко не все. Днем нас выгоняли на работы, а по ночам – на допросы. Следователи менялись каждый час. Они направляли мне яркий свет прямо в глаза и все время кричали: “Не спать! Не спать!” Это хуже всякой пытки, – шептал папин друг. – Поверь мне, Зямочка, это хуже всякой пытки.

Они говорили очень тихо. Но не потому, что не хотели, чтобы я это слышал. Наверное, просто было очень страшно говорить это громко. А может быть, они думали, что я спал, и боялись меня разбудить.

Но я не спал. И запомнил каждое их слово.

Революционер

Париж, 19 августа 1997 года