Бредовый суп

– Что вы играли в первой сдаче?

– Шесть пик без одной.

– Так я и знал, – сказал я. – У нас они остановились в пяти.

– Зато мы выиграли три без козыря на восемнадцати очках, – сказал Юрий Алексеевич.

– Где ваш протокол? – спросил я.

– Вы заказали бубновый шлем?

– Нет. Где ваш протокол?

– Кошмар, – сказал Юрий Алексеевич. – Почему?

– Потому что мы реконтрировали на пяти, – сказал я. – Протокол, Юрий Алексеевич, где ваш протокол?

– У Дани, – сказал Юрий Алексеевич.

К нам подошел Даня. Мы нагнулись над столами и сдвинули свои протоколы. Нам надо было набрать пятнадцать процентных очков. Тогда со счетом 6:2 мы выходили на первое место, даже если бы Таллин выиграл 8:0 в своей последней игре.

– Восемьдесят два на шестьдесят, – сказал Даня. – Плюс двадцать два при сумме сто сорок два.

– Ну, – сказал я, – дели.

– Пятнадцать с чем-то процентов, – сказал Даня.

К нам протискивался Кузьма. Он думал, что несет нам плохую весть.

– Таллинн выиграл 8:0, – сказал он.

Мы все ошалело улыбались.

– 6:2, – сказал я.

Кузьма повернулся лицом к стене.

– Ты что? – сказал Даня.

– Слушай, Даня, – прошептал Кузьма, – ведь мы – чемпионы Сове-е-е-етского Союза.

Черепаховые гребни

Брюгге, 9 августа 1997 года

– Попробуй порожку, – сказал я Маринке за завтраком.

– А что это такое?

– Ну вот, живешь, можно сказать, в двух шагах от Брайтона, и не знаешь, что такое порожка?

– Все-таки, что это? – спросила Маринка.

– Красная смородина.

– Эх, Илюша, – сказала Маринка. – Сколько раз на Украине был, а правильно сказать не можешь.

– А как правильно? – спросил я.

– Паречка.

– Точно, – сказал я.

Мы все-таки пошли в музей Мемлинга и провели там, наверное, часа полтора, хотя музей был небольшой. После ланча у нас оставалось еще полчаса до встречи со Светкой и Сережей. И мы пошли покупать всякие сувениры.

– А мы здесь встретили Сережиного одноклассника, – сказала Светка, как только увидела нас. – Правда, Сережа?

– Да. Только…

– Только это оказался не одноклассник? – сказал я.

– Что-то в этом духе, – сказал Сережа. – Это был совсем другой человек.

– Не такой, как ты?

– Не такой, как я. Но и не такой, каким он был раньше.

– Сколько же ты его не видел?

– С тех пор, как мы уехали из России.

– А, так он из России? – спросил я.

– Да, – сказал Сережа.

– А что же ты ожидал? Мне довольно близкие друзья и знакомые стали казаться совершенно другими всего-то за пару лет в конце восьмидесятых годов. И знаешь почему? Потому что раньше любого человека, который говорил, что людей нельзя уничтожать миллионами, я считал умницей и героем. И пока разговоры шли только об этом, все казались друг другу единомышленниками. А когда жизнь стала разнообразнее и начали обсуждать другие проблемы, бывшие единомышленники оказались чуть ли не врагами.

Мы проходили мимо какого-то кафе, и я потянул всех туда. А Маринка предложила покататься на лодке, и все сразу же согласились с ней. И мы побрели в сторону канала.

– Что твой одноклассник рассказывал такое о своей матери? – спросила Светка Сережу.

– Она написала книгу воспоминаний “Моя жизнь и Давид Ойстрах”. А когда я ему сказал, что это хорошо и что она, наверное, заработала на этом, так он на меня, по-моему, обиделся.

– Потому что она ничего не заработала? – спросил я.

– Не знаю, поэтому ли. Но она действительно ничего или почти ничего не заработала.

– Почему? – спросила Светка.

– Я не знаю. Наверное, потому что тираж был небольшой. У нас такую книгу вообще никто не купил бы.

 – Но там же читают все подряд, – сказал я.

– Да, но воспоминания читаются хуже. Тем более что музыкантов-исполнителей даже высокого класса почти никто не знал. Только узкий круг людей.

– Разве?