Брем

Как отрадно в тенистых аллеях эсбёкиэ! Под вечер раздаются издалека заносимые вечерним ветерком тихие звуки европейской роговой музыки и арабских любовных песен. Мимо проходят гуляющие европейцы и ищущие прохлады европейки, а иногда также и левантцы со своими укутанными покрывалами женами. Как блестят их темные очи из-за этих покрывал; как иногда странно, вопросительно останавливаются они на чужестранце! И над всем этим синеет роскошное небо Египта, пока заходящее солнце не окрасит его пурпуровым цветом. С приближением ночи прогуливающиеся взад и вперед дамы и кавалеры исчезают, зато духи цветов пробуждаются. Звезды блистают так роскошно на темном небосклоне, воздух так прохладен, а вместе с тем бесконечно мягок. Сидя на этих жестких пальмовых скамьях, невольно предаешься мечтам, но все мысли поглощаются созерцанием прелести ночи. Часто никого не было уже видно на гулянье, кроме нас. Мы все еще оставались, когда все другие уже разошлись. Не так ли, Бауэрхорст?»

Встреча с незнакомкой

Путники вышли из Каира 9 марта и через три дня марша по пустыне прибыли в Суэц. Парусное арабское судно доставило экспедицию в небольшой портовый городок Тор, откуда они в сопровождении каравана вновь пересекли пустыню и горы, пока к 20 ноября не оказались в библейских землях Синая. Брема очень заинтересовал весь комплекс построек монастыря Святой Екатерины, который, по его словам, «состоял из хаотического нагромождения зданий без симметрии, удобства и какого-либо проявления вкуса».

Поначалу монахи встретили их приветливо, пытаясь рассказать на свой лад библейскую историю и своеобразно трактуя разные места из Священного Писания. Когда Брем и его спутники пытались втолковать им, как на самом деле следует понимать те или иные положения Библии, те замкнулись в себе, стали недоступными и отказались помогать путникам даже за денежное вознаграждение. «В этой церкви мы видели хранящиеся там драгоценные реликвии, каждая из которых могла бы сделать ее владельца богачом», — беспристрастно зафиксировал Брем в своем дневнике.

Рано утром 25 ноября Брем и Хойглин прошли через Эль-Вади-Раракит и 30 числа уже были в Суэце. А через неделю их встречал Каир.

Тем временем успевший уже подзабыться барон Мюллер, бывший «благодетель» Брема, вновь напомнил о себе: прослышав о возвращении экспедиции из Судана, он решил завладеть богатой коллекцией Брема. Его финансовое положение несколько улучшилось в связи с оформлением наследства деда, и он направил генеральному консулу Австрии в Египте фон Хуберу прошение «об оказании содействия в деле приобретения коллекции для собственных нужд». Хубер тут же пошел с письмом к Брему. Тот в возмущении отверг притязания Мюллера на свое имущество: «Сейчас, когда я являюсь законным владельцем коллекции, собранной мной с помощью пота и крови, в голоде и лишениях, у меня пытается ее отобрать тот, кто палец о палец не ударил, чтобы помочь мне в трудную минуту. Это я вправе выдвигать условия, а не он».

В 1851 году Мюллер небольшим тиражом за свой счет анонимно издал «Записки о поездке в Северо-Восточную Африку», посвятив книжку прусскому королю Фридриху Вильгельму IV, где описывает совместное с Бремом путешествие. По понятным причинам она похожа в деталях на более поздние произведения самого Брема. Сохранившийся в Штутгартском музее один ее экземпляр хранит на полях карандашные пометки, скорее всего, сделанные рукой самого великого естествоиспытателя.

Дальнейшая судьба Мюллера прослеживается весьма пунктирно. С 1852 по 1854 год он занимался делами созданного им же зоопарка в Брюсселе, затем беспокойный характер заставил его перебраться в Новый Свет — Соединенные Штаты, Канаду и Мексику. В возрасте 42 лет он умер в 1866 году в семейном имении Кокерштайнфельд. Брем с ним так не разу больше и не встречался.

На Рождество в Каире Брем повстречался с бароном фон Шезбергом и неким Леопольдом Бюври, страстными охотниками, которые упросили его за хорошие деньги устроить им сафари. Он охотно согласился, тем более что такие мероприятия позволяли лучше узнать незнакомые места и усовершенствоваться в арабском языке. В одной из своих статей он скупо признается: «Я жажду увидеть не столько новые земли Востока, сколько тамошних людей, добрых, хороших, к которым я питал самые нежные чувства». Не намекает ли он этим на один незаконченный сюжет из своей каирской жизни?