«Куда ни бросишь взор, всюду сидят птицы. Во всех углах, концах, во всех щелях и дырах, они были справа и слева, вверху и внизу, летели сверху и снизу. Со стенок, с вершины горы вниз, в море он бросались такой плотной массой без перерыва, что даже не удавалось выделить глазом каждую конкретную птицу. Тысячи их сидели, тысячи танцевали, еще сотни летали, кувыркаясь в этом карнавале жизни, и все вокруг было наполнено хлопаньем крыльев, писком, криками… Попытка подняться на вершину горы, чтобы поиметь полное представление об окрестностях, не удалась. Наверху все тоже роилось и жужжало».
Брем не уходил со скалы 18 часов, впитывая в себя навсегда сценки из птичьей жизни. В полночь наконец все угомонилось. Птицы сидели неподвижно, образуя длинные белые линии, выставив вперед лишь грудь и клюв. На восходе шум возобновился, и спуск Брема, окруженного тысячами крачек, превратился в паническое бегство.
Аналогичное зрелище представилось ему во время визита на лежащие недалеко от мыса Нордкап островки Сверхольт, место гнездовья моевок. На скале 800 метров длиной и 200 – высотой они устроили тысячи гнезд в пещерах. Встревоженная выстрелами, гигантская стая птиц взмыла в воздух и постепенно опустилась на поверхность моря. Брем был очарован: «Как мне описать это незабываемое зрелище? Надо ли говорить, что море было как темное платье, опутанное миллионам ярких бусин? Или сравнить чаек со звездами с небес? Я знаю только одно – нигде больше я не видел такого красивого океана. И как будто бы не хватало еще красок: полуночное солнце на короткое время кутало розовым светом предгорья и самих птиц, гребни волн стали золотыми, и мы стояли, не в силах пошевелиться…»
«Почти каждый камень, который поднимался над поверхностью моря, был усеян птицами. Некоторые из них проводили там по многу часов. Рядами, как солдаты на плацу, сидели они по десять, двадцать, сотне штук в странных позах, вытянув свои длинные шеи и расправив крылья, подставив таким образом все части тела благословенному солнышку и одновременно внимательным глазом осматриваясь окрест.
Когда мы отплывали, пронзительные крики чаек заглушили шум прибоя, и когда сизый остров растаял в тумане, вместе с ним растворились в стылом воздухе и последние возгласы птичьего племени Лофотен. Они остались там, где были всегда, – в своем холодном доме на севере Европы, неприветливые к чужакам и нежно заботящиеся о своем потомстве…»
Орнитологические экспедиции обычно включают в планы работы сбор коллекции птичьих тушек. Но любитель животных Альфред далеко не всегда мог выполнять эту работу. В данном случае изящные тушки, украшение любого собрания, никак не входили в его планы. «У меня рука просто не поднималась приносить несчастье этому миру пернатых, особенно в их праздничных брачных нарядах. К чему лишние страдания?»
Но и без тушек он получил здесь столько ценной информации, что хватило бы на толстую книгу. Главное, что он открыл, это то, что у различных районов северных гор имеется своя фауна, отличная от других регионов. Для Брема как орнитолога огромный интерес представляли фьорды, где птицы, горы и море составляли единое целое, одно продуктивное сообщество.
В Норвегии он также встретился со старыми друзьями: оказалось, что родная ласточка долетает до 64-й широты, а «друг воробей» даже до 65 й! Особой популярностью пользовалась в Норвегии сорока, которую здесь даже охраняли.