Брем

Невозможно описать, что за гвалт поднялся у нас вследствие этого. Прислуга ревела во все горло, клялась отомстить и гурьбою повалила к патеру Рилло. Этот иезуит был настолько низок, что не только признал нубийцев правыми, но даже постарался восстановить их еще больше против нас, еретиков. Позвали дона Анджело, миссионерского врача (который, сказать мимоходом, имел самые туманные понятия насчет возможности прибегать к медицине), и приказали ему освидетельствовать «бедного раненого» и перевязать его. Само собою разумеется, что эти христианские меры еще больше ожесточили народ и придали ему дерзости. Рейсы со зверским ревом объявили, что нашу барку тут оставят, а с нами сами расправятся. Дело шло о жизни или смерти; мы привели свое оружие в наилучший порядок, и на следующее утро, когда лоцманы возобновили свои угрозы, мы приказали им исполнять свои обязанности, обещали прибегнуть к покровительству правителя Донголы и требовать у него суда и наконец поклялись, что всякого, кто с недобрым намерением приблизится к нашей барке, тотчас застрелим. Наша энергия возымела желаемое действие. Матросы, ворча, повиновались нашим повелениям и принесли повинную.

Рана Абдаллы была не опасна. Удар кинжала был бы, вероятно, смертелен, но, к счастью, попал на ребро, которое задержало лезвие. Когда миновала первая сильная лихорадка — обычное следствие раны, нубиец вскоре выздоровел. Так как он потом изъявил готовность отложить всякую вражду, то барон дал ему за увечье три ефимка и тем окончил дело к обоюдному удовольствию.

Впоследствии иезуиты постарались представить поступок моего товарища в очень дурном или, по крайней мере, двусмысленном свете, вменяя ему в преступление защиту своей личности, что я долгом считаю опровергнуть. Он поступил так, как всякий поступил бы на его месте. В этих странах убийство вовсе не такой редкий случай, чтобы человек не должен был прибегать к самым крутым мерам, когда ему угрожают смертью.

20 декабря барон Мюллер арендовал лодку до деревни Амбиголь, ворота в пустынную степь Бахиуда».

Тяготы пустыни

Участники экспедиции предприняли поездку по суше до Хартума. Она оказалась значительно короче, чем нильское путешествие, но по сложности превзошла речной круиз во много раз.

29 декабря, после того как трое погонщиков потребовали выплатить им вперед треть требуемой суммы и их просьба была удовлетворена, группа сделала первые шаги в неизвестность. Бахиуда не являлась пустыней в истинном смысле этого слова. Обширные низменные области и сезоны дождей создавали благоприятные условия для богатой растительности на обширных площадях. На севере, однако, преобладали песчаные равнины и бесплодные каменистые земли. Горячий песок как зеркало отражал жар палящего солнца. Колодцы, в которых буквально по каплям собиралась вода, были здесь редкостью.

Во многом пустыня напоминала Брему море: «Легко меняющееся, так же как и океан, море песка… Опять же этот ветер, который перемешивает песок, как морские волны, похожие на горы…»

Ужас путешественников вызывают песчаные бури — самумы. Альфред, столкнувшийся с этим явлением впервые, удивительно точно описывает его.

Из дневника: Самум и фата-моргана

«Признаки их всегда одни и те же. Воздух становится тяжелым, почти непроницаемым, животные — пугливыми и возбужденными, отказываются от работы. Наконец все вокруг покрывается плотным сухим туманом. После бури питьевая вода стала непригодной — ее нельзя было восстановить ни с помощью вина, ни уксусом, ее потребление неизменно вызывало сильные боли в животе.

Уже несколько дней заранее сын пустыни чует и предсказывает этот страшный ветер, которому он приписывает смертельное действие. Впрочем, и чужестранец, достаточно поживший в стране, научается заранее предугадывать это явление. Температура воздуха становится в высшей степени тягостна: она душна и томительна, как перед сильной грозой, что ясно указывает на электрическое свойство ветра. Горизонт подернут легким красноватым или голубым туманом — это песок, крутящийся в атмосфере; но нет еще ни одного дуновения ветра. Животные, однако, явно чуют его приближение: они становятся беспокойны и пугливы, не хотят идти обычным порядком, сбиваются в сторону, вон из строя, и разными другими знаками несомненно выражают свое предчувствие. При этом они в короткое время утомляются гораздо больше, нежели в предшествовавшие дни сплошной ходьбы, иногда падают вместе со своею ношей и с величайшим трудом поднимаются опять на ноги или же вовсе не встают.

В ночь, предшествующую урагану, духота необыкновенно быстро усиливается. Пот проступает по всему телу; нужны упорнейшие усилия духа и воли, чтобы поддержать тело в надлежащем напряжении. Караван с тревожною поспешностью идет вперед, покуда может, пока еще люди и скоты не пали под бременем чрезмерного утомления, пока хоть одна звездочка мерцает в небесах, указывая вожаку направление пути. Но вот погасла последняя звезда, густой, сухой, непроницаемый туман покрывает равнину.