Бремя

Эрика была сильнее, чувствовалась в ней дедова воля к жизни. Если бы не лекарства и не инъекции, изъевшие ее дух, она бы жила. Жила бы полно и светло. Но нет — угасла где-то в августовском небе, погасив повсюду свет, и теперь Несса лежала в кромешной темноте, опускаясь на опасную глубину такой же безысходности. У нее было два выбора — уйти на дно или поплыть, куда понесет, лишь бы держаться на поверхности. Но чтобы поплыть, нужны были силы и цель, а ни того ни другого не было. «Пусть никогда не наступит утро...» — думала она в свою последнюю ночь в доме миссис Харт, пребывая в какой-то злобной тоске, пока наконец тяжелый сон не сморил ее.

Но утро, осторожно подглядывая сквозь жалюзи, все-таки наступило, и от первой же мысли волной пробежало по сердцу беспокойство — куда идти? Борясь с собой, Ванесса наконец встала, собрала сумку (подумала: ведь даже в ночлежку без документов не возьмут) и сидела в ступоре какое-то время, наблюдая, как за окном рассеивалась седая мара, переливаясь в золотистую воздушную пыль, потом подошла к телефону («Смотри же, не пожалей об этом позже!» — сказала себе почти со злостью) и набрала номер Артура Файнса.

Через час его машина уже стояла у дома. Он вышел навстречу к ней, похудевший, бледный, по всему видно, трудно переживший кончину Эрики.

Артур сразу же сделал несколько звонков знакомым, и уже к вечеру на окраине нашлась приличная квартира в аренду. Это было простое, удобное меблированное жилье на втором этаже небольшого частного дома. Артур внес плату за несколько месяцев вперед и взял на себя все другие расходы до тех пор, пока Ванесса снова начнет работать. Здравомыслящий, всегда уравновешенный, он удивлял своим безрассудством родителей и друзей: даже ценой конфликтов с ними не хотел отступиться от «чужой и больной» женщины, ставшей для всех в его окружении предметом пересуд и сплетен.

На следующий же день после переезда на новое место Ванесса слегла с сильнейшей простудой. Так жестоко в последний раз она болела в детстве. Артур не отходил от нее: поил чаем, готовил бульон, менял постельное белье. Жар держался двое суток. Потом она много спала, и он, сидя рядом, смотрел, не отрываясь, на влажное от горячечной испарины лицо, в котором чудилась ему почти детская беспомощность, что-то неуловимое, чему невозможно было дать определение. Он ничего не знал о ее прошлом — не знал, откуда она, сколько ей лет, не знал даже фамилии (да помнила ли она все это о себе?) но, странно, и не стремился узнать. Какое значение имела персональная история, биографическая справка, когда сердце его переполнено нежностью, той нежностью, что сильнее иной любви? Он наклонялся к ней очень близко, когда дыхание ее становилось совсем поверхностным, едва заметным, и с тревогой вслушивался, и дышал ее жаром, и видел в ней ребенка, и впитывал аромат необъяснимой невинности, желая только одного — защитить, уберечь. Понимал ясно, особенно сейчас, в часы, проведенные в близости и тишине, что появление этой удивительной женщины — не случайность, а неизвестно за что полученный подарок судьбы, который отныне предстояло ему заслужить. И он готов был заслужить, любой ценой.

Через неделю, как только ей стало лучше, Несса намеревалась вернуться к переводам, надеясь поскорее рассчитаться с Артуром. Но он не хотел слышать о деньгах. Деньги для него никогда не были проблемой, он вышел из состоятельной семьи, и сам за несколько лет по окончании колледжа, успешно завершив два крупных архитектурных проекта для города, уже немало зарабатывал. Проблемой для него была любовь. Как будто чрезмерный достаток исключал ее. Конечно, он любил своих родителей, друзей и даже что-то испытывал к некоторым женщинам, но чувство это всегда лежало где-то на поверхности, не проникая внутрь, ничего не меняя и ничего не требуя. Женщины из его окружения (за исключением Эрики, которая была другом детства и почти сестрой) походили одна на другую предсказуемой и холодной прагматичностью. Все в них — от ума, все — от подсчета плюсов и минусов. В такую калькулируемую жизнь любовь вписывалась лишь сопутствующим, необязательным элементом. На первый же план всегда выходило удачное замужество, или карьера, или положение в обществе, — все, что сулило престиж, власть и внешний блеск. Он уставал от своих временных подруг после второй или третьей встречи, обвиняя отчасти и себя в неспособности чувствовать.